Кайсе

Это было наилучшим решением, которое он когда-либо принимал, и — наихудшим. Прежний До Дук, вне зависимости от того, кем он был и кем бы мог стать, растворялся среди нунги, и родился совершенно новый До Дук. Воскрешение, должно быть, слишком слабое определение, но после периода ассимиляции у него зародилось пристрастие к уединению, и он, забравшись высоко в горы и глядя на сгущающиеся сапфирового оттенка сумерки, сам того не ведая, навевал про себя разученные у француза псалмы.

Даже после того как старый нунги Ао, обследовав его, сообщил, что До Дук одно время был пристрастен к наркотикам, он не прекратил своих ежевечерних молитвенных песнопении. И даже догадавшись, что ему подмешивал француз в те сласти, пахнувшие медом, корицей, чесноком и луком, и размышляя над тем, до какой низости дошел тот в своем стремлении обеспечить преданность ему своих слуг, До Дук все равно продолжал мурлыкать засевшие в голове строки.

«Упокой, Всевышний, душу раба твоего, и пусть почиет она в мире согласно твоему слову».

Эти молитвы, значение слов которых он понимал весьма смутно, действовали на него настолько облегчающе и успокаивающе, что он не мог позволить себе забыть их. Конечно, у него были родители, которые произвели его на свет; он знал свою мать, пусть даже и поверхностно; она же никогда не приближала мальчика к себе, поскольку в его глазах читала бессмысленность прожитой и бесперспективность дальнейшей жизни.

Церковные гимны давали ему ощущение безопасности и тепла, которого он раньше никогда не испытывал. Он не смог вычеркнуть их из памяти даже после того, как нунги начали работать с ним — тренировать по своей системе.

Им, нунги, пришлось по душе, что он изгой, скрывающийся от правосудия. В ту первую ночь, когда он набрел на них, перебравшись через гребень высокой горы, они смеялись, слушая историю его злоключений, хлопали по плечу и плевали на землю, выражая этим одобрение его поступку. Не выказывал никаких эмоций лишь Ао, старейший и самый уважаемый человек в племени. Согнувшись, он молча сидел, поглощенный какими-то думами; его необычные, красновато-желтые глаза были сощурены, как будто слова До Дука, подобно солнечным лучам, слепили старца.

Во время своего рассказа До Дук не переставал наблюдать за Ао, и у него сложилось впечатление, что старик ощущает его душевную боль, гнев, горечь, внезапные изменения чувств и даже затаившуюся где-то в глубине подсознания, подобно рыбе в илистом дне, нежность по отношению к убитому им человеку.

После того как все разошлись, растаяв в прохладной горной ночи, Ао приоткрыл глаза и молча принялся разглядывать До Дука в свете догорающего костра. Внезапный треск разломившегося в огне полена нарушил установившуюся тишину.

— О нунги ходят самые удивительные слухи, — неожиданно вздрогнув, сказал До Дук и каким-то защищающимся жестом прикрыл ладонями согнутые колени. — Говорят, что вы жарите мясо своих врагов и едите его.

— Лично я предпочитаю есть это мясо сырым, — заметил Ао.

Выдержав довольно длительную паузу, старик хрипло рассмеялся и, только после того как его лицо приняло прежнее выражение, добавил:

— С нами ты в безопасности, младший брат.

Вот таким образом Ао, стоик, протянув До Дуку руки, начал воздействовать на его психику и вести за собой по пути Тьмы.

Ао был на редкость крупным мужчиной с выраженным даром повелевать. Ему были известны все Тайны Востока, так же хорошо он разбирался и в секретах белых. Старику, например, ничего не стоило в темноте разобрать, вычистить и вновь собрать американскую автоматическую винтовку М-60. Он знал все типы взрывчатых веществ, умел стрелять из миномета, пользоваться гранатами, начиненными отравляющим веществом CS, прекрасно ориентировался в тактике действий авиации.

Однажды ночью он взял До Дука с собой, и они спустились с гор в серо-зеленый массив джунглей. Было так сыро и влажно, что, казалось, они не идут по земле, а плывут под водой. До Дук отметил, что Ао, хотя и был человеком пожилым, ни разу не сбил дыхания и не остановился, чтобы передохнуть. Казалось, он идет по какому-то неведомому следу, но, как До Дук ни старался, ему не удалось что-либо заметить, даже обычных в подобных условиях отметин на стволах деревьев, служащих указателями тропы.

Старик и мальчик продолжали свой путь в кромешной тьме. До Дуку, шедшему за Ао, чтобы не потеряться, пришлось даже положить руку на его плечо. Воздух вокруг них был наполнен звуками ночных джунглей: каким-то чириканьем и завыванием. Запах мха и разлагающейся растительности по своей сале не уступал запаху свежезаваренного черного чая, собранного на отрогах гор Цзиньганшань в Китае.

Кружащие вокруг них гигантские насекомые мгновенно искусали лицо и руки До Дука. Неожиданно где-то вдали послышался приглушенный рев явно не малых размеров хищника.

Рельеф постепенно начал меняться — плоская, горизонтальная поверхность перешла в отлогий спуск, и наконец глаза До Дука ощутили слабые проблески света, источаемые бледной луной, плывущей над начинающими редеть зарослями джунглей.