Кайсе

Отправляя в рот последний рогалик и допивая кофе, Николас размышлял о том, что чем дольше он находится здесь, тем лучше понимает, почему Венеция по сей день является не на словах, а на деле городом-государством. Живущие здесь люди могут быть итальянцами, но на этом все и кончается. В различных районах внутри страны всегда обычно говорят на своем местном наречии — здесь Венеция не исключение, однако нигде нет такого дробления в манере мышления, как в Венеции. Их образ жизни уникален — даже для них самих. Раздумывая над всем этим, Николас обнаружил, что это иконоборство вызывает в нем реакцию на самом глубинном уровне.

Подойдя ближе к Крылатому льву, он уввдел сидящую на постаменте статуи женщину в коротком жакете с меховым воротником. Первая волна школьников схлынула, и набережная вновь обезлюдела.

Внешность женщины поражала своей оригинальностью. В ее характерном для уроженцев Средиземноморья лице — удлиненный нос и широкий рот — были унаследованы в равной мере черты как финикиян, так и римлян. Густые рыжие волосы были зачесаны назад, что давало возможность видеть се открытое лицо, своей овальной формой напоминающее камею. Поравнявшись с ней, Николас увидел глубоко посаженные зеленовато-голубого цвета глаза. Уперевшись локтями в согнутые колени, она с видимым удовольствием уплетала пирожное с шоколадной начинкой.

Женщина подняла голову сразу же, как только ее коснулась тень проходящего мимо Николаса, солнечный свет полыхал в голубизне ее глаз, улыбка же подсказала Николасу, кто она такая и где они виделись.

— Вы не могли бы отодвинуться? Я наслаждаюсь этим видом, — в уголках рта виднелись коричневые пятнышки от шоколада.

Говорила она по-английски, однако какой-то едва заметный намек на акцент убеждал Николаса в том, что это не ее родной язык.

Николас присел рядом с ней.

— Я ждала вас, — сказала она.

— Надеюсь, не слишком долго. Приятная неожиданность увидеть вас без маски.

Широко улыбаясь, она вновь принялась за пирожное.

— Канун дня всех святых уже позади, — заметила она. — При дневном свете мы вновь можем быть самими собой.

— Даже Микио Оками?

Она бросила на него резкий пронзительный взгляд.

— Оками-сан находится в невероятном напряжении. Человек меньшего масштаба, вне всяких сомнений, не выдержал бы такой жизни.

Николас промолчал, зябко потирая закоченевшие на утреннем холодке руки.

— Вы будете помогать ему?

— Какие у него были общие дела с Домиником Гольдони, всесильным доном американской мафии?

— Что вы знаете о Гольдони кроме того, что он был доном американской мафии? — спросила Челеста.

— А что еще требуется знать?

Она печально улыбнулась.

— Прежде всего Гольдони был полувенецианец и, единственный среди всех капо, несицилийского происхождения. Кроме того, он обладал той особой интуицией, о которой остальные члены мафии могли только мечтать. Он предвидел, что дни Сэма Джанкано и подобных ему уже сочтены, и в мозгу его зрели планы относительно повой эры деятельности мафии. Связи дона в Америке имели решающее значение для Микио Оками в деле реализации его замыслов относительно того, как уничтожить Годайсю. — Она оценивающе посмотрела на него. — Надеюсь, эта дополнительная информация не поколеблет вас в вашем решении помочь Оками-сан?

Николас уловил озабоченность в ее голосе.

— Скажите мне, что для вас значит Оками-сан? Работодатель? Нечто вроде отца? Любовник? Или, возможно, все вместе?

Челеста рассмеялась.

— Какое чувство гордости испытал бы Оками-сан, услышь он ваши слова. Вам известно, что ему почти девяносто?

— Этого я не знал.

— Гм, он уже давно живет в Венеции, но и до приезда сюда... м-м... он поддерживал связи с наиболее влиятельными венецианскими семействами.

— Полагаю, одним из них было ваше.

— Мой отец пожертвовал своей жизнью за Оками-сан. — Она вытерла руки клочком бумаги. — Допускаю, что это может звучать для вас несколько неожиданно и непривычно.

— Вовсе нет. Я ведь наполовину азиат и понимаю, что значит долг.

— Да, конечно.

Чуть повернув голову в сторону, она смотрела, как из вод лагуны медленно поднимается солнце. Справа, на противоположной стороне Гранд-канала, в нежно-розовом свете виднелся собор Санта-Мария делла Салуте, а крылья венецианского льва над их головами казались охваченными огнем.

— Мои предки, или, по крайней мере, некоторые из них, прибыли сюда из Карфагена, — сказала она после некоторой паузы. — Они были мореплавателями, но также и философами, а еще, как говорят, великими учеными. Их очаг был разрушен, город превращен в руины, поэтому им осталось полагаться только на единственного надежного друга. И другом этим было море. Вот так наконец они оказались здесь, в Венеции. — Она повела головой по сторонам, а потом взглянула ему прямо в лицо. — Эти истории любил мне рассказывать дед. Он клялся в их правдивости, точно так же как клялся в том, что знает, где покоится лодка, на которой они прибыли. Он клялся, что она находится под фундаментом дворца, где вы были в прошлую ночь.

— Этот дворец был вашим домом?