Потом пили за будущего генерала Михаила Дмитриевича Свирельникова и соответственно за будущую генеральшу. За будущего председателя колхоза «Волжская заря» Виктора Николаевича Волнухина и соответственно за будущую председательшу. Закусывали солеными рыжиками и говорили, конечно, о грибах.
– Грибного царя-то никто больше не находил? – поинтересовался Свирельников.
– Уж и царя! – усмехнулась Аня.
– Она не местная – не верит, – объяснил Витька и с чувством обнял жену.
– А если бы нашли – что загадали бы? – вдруг спросила Тоня.
– Я бы – дом. Свой… Отдельный! – не задумываясь, ответил Витька.
– Я – чтобы наша сборная выиграла… – сказал Свирельников.
– Я – чтобы любовь не старела вместе с нами! – весело объявила Тоня.
– А я… я… – растерялась Аня. – Чтобы мир во всем мире!
Они расхохотались и выпили за мир во всем мире.
Просидели до рассвета. Потом глянули на жестяные ходики и ахнули. Вышли на улицу. В воздухе пахло утренней рекой. Хрипло, словно с похмелья, перекликались петухи. За мутно-синим заречным лесом вспухало рыжее солнце. Над Волгой тянулся слоистый туман. Казалось, текут две Волги – одна тяжелая, полная рыбы и водорослей, а другая – легкая, молочно-бесплотная.
– Знаешь, что это такое? – спросила Тоня, кивая на дымку, поднимающуюся над розовеющей водой.
– Туман.
– Нет, это душа реки. Во время сна душа реки, так же, как и человеческая, отделяется от тела и странствует…
– Фантазерка ты!
– Это плохо?
– Это замечательно!
– А ты знаешь, что означает «Ельдугино»?
– Дед говорил, тут елки в лесу бывают выгнутые дугой.
– Елки? Не-ет! Это… Как бы объяснить… «дразнильная» топонимика.
– Не понял…
– Не понял? А откуда берутся Дураково, Криворылово, Задово, тоже не понимаешь?
– Откуда? Из народа…
– В общем, правильно. Карты ведь люди составляют. Ходят, записывают географические названия. Пришли, например, в Селищи, устали, а вдалеке еще одна деревня виднеется – Шатрищи, допустим. Идти туда сил нет. Тогда они у местных и спрашивают: «Как, братцы, называется вон тот населенный пункт?» А у селищинских с шатрищинскими, возможно, давняя вражда. Из-за девок, скажем. Местные на голубом глазу и отвечают топографам: «Елдугино, родимые!» Понял, от какого слова?
– Елда? – изумился Свирельников.
– Фу! Мог бы вслух не произносить! А еще офицер!
– Прости, огрубел в казарме!
– Прощаю! Ну, они на карте так и записывают: «Елдугино». А что написано пером… Сам знаешь. Селищинские радуются, что соседей уели, а те, оказавшись вдруг обитателями деревни с неприличным названием, переименовывают ее срочно в «Ельдугино», чтобы не так стыдно было. Вот такие кривые ели!
– Ты это только сейчас придумала?
– Может, и сейчас…
– Или правда?!
– Может, и правда!
– Значит, Елдугино?
– Значит…
– Значит, от слова…
– От слова, от слова…
– А ты не боишься, – многообещающе насупился Свирельников, – такого названия?
– Он пугает, а мне не страшно! – засмеялась Тоня.
Поспать несчастной учительнице они так и не дали…
Но в Ельдугино в тот, окончательный, год поехать не получилось, хотя Свирельников купил даже новую корзину для грибов. Туристическая фирма «Эдем Плюс», в офисе которой «Сантехуют» менял трубы и устанавливал новый итальянский фаянс, расплатилась горящими путевками на Сицилию. Отказаться сил не хватило. Две недели они с Тоней объедались и обпивались «олинклюзинговой» халявой, уступая в чревоугодии разве что немцам: те жрали и пили так, словно завтра их должны были расстрелять. Германцы специально купили в супермаркете пластмассовые пятилитровые канистры и коробочки, чтобы в обед и в ужин заправлять их дармовым вином и набивать жратвой, а потом, собравшись на большой лоджии, резались в карты, до глубокой ночи оглашая окрестности пьяными гортанными воплями.
«М-да, – лениво думал Михаил Дмитриевич, – если они так ведут себя на отдыхе в союзной Италии, можно вообразить, что их деды вытворяли в снегах Смоленщины и почему русский народ валом валил в партизаны».
А времени для размышлений у него было достаточно. Целыми днями он лежал на пляже, пялился на загорающих без лифчиков девиц и напевал себе под нос:
– Что ты там бормочешь? – морщась, спросила Тоня: у нее от острой итальянской кухни и дешевого столового вина обострился колит.
– Да так… Ерунда.