Как братья. Побочный эффект

Но что это, кто это посмел встать на его пути!? Мужская фигура в камуфляже, безоружная, вынырнувшая мгновением раньше из кустов с другой стороны руин, уже рядом с женщиной и намерения его очевидны! Хаос мыслей заметался в оставленном разумом мозгу Лёни: "Похож на Веню! Веня!? Веня здесь, сейчас, у меня на пути!? Почему, зачем!? Нет, нет! Он мешает, пусть уходит, пусть уйдёт сам!" Ярость мгновенно проснулась в Лёне, бешенство, неконтролируемое, неостановимое поднялось в нём волной цунами, окончательно отключив разум!

–Уходи, – рычит Лёня, – уходи нахуй! Вали отсюда!!

Но Веня не чувствует, не слышит его, он так же одержим. Лёня, рыча как дикий зверь, хватает Веню за одежду, волосы, срывая его с женщины. Веня, полуобернувшись, не взглядывая даже на Лёню, не узнавая, в расширенных зрачках, в глазах его безумие, страсть, вожделение, отталкивает и отталкивает Лёню, отрывая от себя его руки. Камуфляж Вени распахнут, брюки спущены, член выпирает под острым углом, почти упираясь в живот. "Отвали, – рычит Веня, – уйди нахуй, убью, блядь, сука!"

В глубине помутившегося от страсти сознания Лёни слабо брезжит: "Это же Веня, друг, друг детства, это же Веня…" Но первобытный, древний, беспощадный закон уже вступил в свои права и полностью подчинил и руководит Лёней: "Выживает сильнейший, самый жестокий и безжалостный". Левая Лёнина рука перехватывает левую руку Вени, пытающегося, рыча, оттолкнуть Лёню, а правая автоматически выхватывает из ножен на правом бедре "Гюрзу" и можным ударом под левую лопатку пробивает сердце друга детства Вени. Два судорожных всхлипа – и всё кончено. Окровавленный нож отработанным движением отправлен в ножны. Теплый труп Вени двумя руками могучим рывком заброшен в кусты за руинами как мешок…

И вот оно вожделенное тело, препятствий нет, уже ничто и никто не остановит Лёню – жестокого и могучего самца!

Жадно, продлевая наслаждение предвкушения, обнюхав женщину, впитывая её запах, Лёня, сжав пальцами с силой и раздвинув ягодицы, со стоном вошёл в неё сзади, заполнив её всю и ощутив, как она приняла его всего, жадно захватив в свой невыносимо сладкий плен, застонав влекуще. Сильно и мощно двигаясь, он чувствовал каждой клеткой своего тела её горячую, влажную глубину. Она стонала и стонала, принимая его, подаваясь ему навстречу, и первый раз он извергнулся очень быстро, рыча и долго содрогаясь, но ничуть не опал, наоборот, силы его только прибывали. Лёня продолжал двигаться всё также мощно, как будто он весь стал только членом, как будто желая полностью вбиться в неё, остаться в ней, раствориться, а она принимала и принимала его так, как будто рожала наоборот, затягивая в себя, как плод, как ребёнка. Как же она стонала, как пахла, как пах её пот, её лоно, её дыхание! Он легко, как невесомую, перенес её с камней на траву, положив на спину, овладевая вновь и вновь, не могуще никак насытиться, напиться ей до конца. Он вдыхал и вдыхал её запах, пил и пил её дыхание, впивался в её губы, целовал, сосал, кусал их, лизал лицо, кусал темный пушок над верхней губой, мочки ушей, хватал и тянул её волосы, целовал, кусал горло, шею, тёрся об неё всем своим телом, опять лизал, кусал, щипал, жестоко, сильно, сжимал, не сдерживаясь нисколько, её ягодицы, лобок, грудь, засовывал пальцы ей в лоно, в анус, в рот, не выходя из неё, не опадая, и извергался, извергался, извергался в неё бесконечно. Он как будто ел её, жрал ненасытно всем своим существом, желая проглотить всю, и она желала того же, и одновременно, как-будто хотела сама поглотить его, окутать его и переварить, оставить в себе навсегда, отвечая ему с неменьшей страстью всем своим существом: лоном, бедрами, ягодицами, грудью, прекрасным, жадным и сильным телом. Тёмные, большие соски её грудей стали твёрдыми, пышные груди, живот, плечи, бёдра, всё тело было истерзано, измучено Лёней. Обнажённые, в мороке безумной нескончаемой страсти они боролись и боролись. Ничего и никого небыло вокруг: ни гор, ни неба, ни деревни, ни войны, ни отряда, ни родины, ни семьи, ни трупа лучшего друга детства, убитого Лёней легко и непринужденно… Были только они двое, два пещерных, древних человека, два неистово сплетённых в одно целое сильных и здоровых тела. Женщина, вероятно, пришла в себя ещё в начале соития, но и её поглотило это безумное пламя первобытной страсти, лишила разума сила и нескончаемость оргазмов от спаривания со сверхмогучим самцом. Она, порой, приоткрывала глаза, с расширенными, черными как бездна зрачками, но в них небыло мыслей, только страсть, безумная и всепоглощающая. Она стонала утробно, неистово, горлово, подаваясь и подаваясь всем телом, нет – всей сущностью своей навстречу самцу. Слияние их стало абсолютным, и длилось, и длилось на самом пике абсолюта, и в какой-то миг невозможно стало понять, где и кто из них самка, а кто самец, или же здесь зародилось одно, стонущее и рычащее существо, более неразрывное и неразлучное никогда…