Как бы нам расстаться

Мне наплевать на день «Д», и на Дженет, и на то, есть ли у меня право просить у него прощения. Наплевать на то, можно ли сшить обратно разделенных сиамских близнецов. Может быть, их и не надо сшивать. Но мне все равно надо домой.

Домой, к своим.

Я открываю дверь и прохожу уже половину пути, когда вдруг до меня доходит, что там, у обочины, меня не ждет никакая «газонокосилка», что нет у меня и никакой другой машины и что мне придется долго идти по холоду к конторе проката.

И что я не попрощалась.

Мама в халате стоит прямо за основной дверью, руки у нее сложены на животе, а в кармане лежит запачканная губной помадой фотография.

Я открываю дверь и целую ее в щеку.

— Дилен любит ее, — говорю я. — Они, конечно, наделают глупостей. Но дай им их наделать. Он ее любит. Не разлучай их. Ни на время, ни навсегда.

Она слегка хмурится, но кивает.

Повернувшись, я спускаюсь с крыльца и ухожу от дома на Мейпл-стрит. Дома, где мужчине никогда не было хорошо, и он вымещал свою горечь на женщине, у которой так и не хватило смелости признать, что нельзя строить жизнь на том, что кто-то кому-то что-то должен. И, как скворцы в стае, они клевали друг друга, и кричали друг на друга, и боролись друг с другом.

Но, в отличие от скворцов, они никогда не помогали друг другу в трудную минуту.

Снег скрипит под моими ботинками.

А солнце надо мной посылает вниз свои лучи, и они поют в электрических проводах.

— Ты вся промокла, — сказал Джонз после того, как помог мне выбраться из сугроба. Он нагнулся, чтобы взять санки, и его щека потерлась сзади о мое плечо. Он схватил меня за плечи и повернул спиной к свету. — Насквозь.

— Со мной все в порядке, — сказала я, уже дрожа.

Он поднял глаза кверху и посмотрел на крутящийся снег. Не знаю, смотрел ли он вверх, чтобы сориентироваться или чтобы обрести выдержку. В тот момент я уже так сильно дрожала от холода, что мне было все равно.

— Пошли, — сказал он, протянув руку, чтобы взять мою.

— Моя сумка.

Он поднял ее и повесил себе на плечо.

— Бывают же такие идиотки, — сказал он, помогая мне перелезть через железную ограду, отделявшую холм от дорожки под ним. — Если бы не я, ты бы так и закоченела в этом сугробе.

— Если бы не ты, — произнесла я сквозь клацающие зубы, — я бы мирно лежала себе на диване и пила горячий шоколад, а не скатывалась бы в полночь на санках с холмов.

— Всегда я во всем виноват, да? — В сиянии фонаря сверкнула его улыбка.

— Конечно. — Я еле передвигала ноги по снегу.

— Спорим, я пронесу тебя целый квартал, — сказал он, когда мы наконец выбрались на тропинку.

Я отрицательно покачала головой.

Брови у него исчезли в волосах.

— Не хочешь?

— Не хочу. — Мне надо было напрягаться, чтобы говорить.

— «Универсальные перевозки» к вашим услугам, — сказал он. И бросил санки в ближайший мусорный контейнер.

Я хотела было запротестовать против ликвидации санок, но на это нужны были силы, а у меня их не было.

— Давай наверх, — сказал он, помогая мне залезть на цементный выступ. Потом он повернулся ко мне спиной. Я уставилась на него.

— …Так глупо, — только и сумела я выдавить сквозь зубы.

— Залезай.

И в его голосе я услышала то, чего не слышала с того раза, когда провалилась между сиденьями на стадионе и залила всю кухню своей кровью.

— Вот увидишь, я выиграю, — сказал он.

— Да пошел ты, — пробормотала я и обхватила его руками за плечи, а ногами за талию.

И он нес меня всю дорогу, до самой двери.

Добравшись до прокатной конторы Скалетти, я вся дрожу. Машины, закрытые чехлами из снега, выстроились на площадке. В конторе горит свет и заметно какое-то движение, поэтому я начинаю барабанить замерзшим кулаком по стеклянной двери. Табличка «ЗАКРЫТО» мотается из стороны в сторону, также стуча по стеклу в такт моим ударам.

За дверью конторы показывается чья-то голова. Палец указывает мне на табличку. Я пожимаю плечами и воздеваю руки в немой мольбе. Голова придвигается ближе. Сквозь толстые модные очки меня сверлит чей-то взгляд. Ниже стекол очков раздраженно подергивается рот.

— Мы еще закрыты, — произносит человек, приоткрывая дверь. И для наглядности бьет рукой по табличке.

— Привет, Джеф, — выдаю я, стараясь говорить тем же тоном и с тем же акцентом, с которым говорила одиннадцать лет назад, когда еще не пообтесалась в Чикаго.

Он продолжает лупить по табличке, но разглядывает меня и копается в памяти…

— Уичита?

И тут он краснеет. Наверное, потому, что вспоминает тот год или два после бала старшеклассников, когда он, как пришитый, сидел возле моего шкафчика в раздевалке. Тот год или два, когда я придумывала разные хитрости, чтобы не встретиться с ним. Например, влезала через окно женской уборной.

— Мне очень нужна машина, — говорю я, помогая нам обоим преодолеть неловкость встречи.

— Мы открываемся через…

— Она нужна мне прямо сейчас. На поездку в один конец до Чикаго.

Он хмурится.

— Но…