Как бы огонь

Весна, а следом и лето способствовали нашей страсти. На школьных дискотеках по пятницам мы официально считались парой, но страхолюдина еще отчаянно приглашала меня на медляки, и я величественно терпел ее объятия. Когда же товарищ Сталин отпускал по ее поводу очередную шуточку, я смеялся, потому что Сталин шутил всегда смешно.

Скоро, недели за две до экзаменов, я вообще забил на школу, ходил только на дискотеки. Мать орала, отец вернулся из гаража и угрожал, что я стану асоциальным элементом. Товарищ Сталин, который к тому времени успел порядочно раскрутиться, взял меня в дело. Он брал оптом у Арсена, а я доставлял знакомым во дворе и на всем районе. Многие покупали для близких и родственников, и я быстро накопил и на школьный аттестат, и на поступление. Не ради себя – чтоб родичи успокоились. Сам не пойму, откуда у меня тогда взялась деловая хватка, с тех пор она больше не проявлялась.

Свидания продолжались, я рвал ей цветы, потом яблоки. Она закрывала глаза во время продолжительных поцелуев, которые стали уже до того продолжительными, что мы едва не засыпали. Я предпринял еще несколько попыток и неизменно встречал отказ. Беспричинное воздержание и первая любовь сводили меня с ума, с наступлением осенних холодов я стал не на шутку злиться на всех вокруг. Первый курс меня не радовал, будь я склонен к суициду, сунул бы голову в петлю, но я по самоубийствам никогда не подрубался. Товарищ Сталин, встретив меня однажды, посетовал на то, что я вышел из бизнеса, а лучшего помощника у него с тех пор не было, дело верняк, товар улетает, только успевай считать лавэ, менты в теме, никакого палева, а что это с тобой такое?

Я рассказал, что не ладится с нашей общей любимицей, чертыхался, матерился по-юношески избыточно и даже признался, что она мне не дает. Товарищ Сталин, надо сказать, был одним из тех, точнее – единственным, кто чарам красавицы нашей никогда не поддавался, посмеивался над остальными, подмечал ее прыщи, ноги «иксом» и маленькую грудь. Выслушав меня, он велел следовать за ним.

Мы сели в его «бэху». Отъехали недалеко, закатили во двор. Дело было вечером в ноябре, в свете фар на капот полезли, словно зомби, девицы различной степени подержанности. Сходство с зомби, кстати, мне пришло в голову не из-за их уродства, а по причине нижней подсветки фарами и скученности. Опустив стекло с моей стороны, Сталин стал по-свойски болтать с их управляющей, шутить, справляться о делах. И как ему это удавалось?

– Новые девочки есть, рекомендую. Алина, Галя, пойдите сюда, – подозвала «мамочка» двух потупивших глаза, прижавших сумочки к животам, ногастых малолеток. Из-за длинных тонких ног и маленьких туловищ они напоминали смешных дачных паучков.

– Как тебе? – поинтересовался Сталин.

Я постеснялся обсуждать девушек прямо при них. Они были о’кей, но уж больно напоминали мою неприступную красавицу.

– Помясистее хочешь? – догадалась «мамочка».

Не успел я согласиться или возразить, как тонконогие уцокали прочь, и перед нами возникли дородные светловолосые сестры, причем одна из них была в каких-то особо «умных» очках, отчего у меня сразу встал.

Вечер удался, все читали мои мысли, понимали без слов. Устроив сестер, кем бы они друг другу ни приходились, на заднем сиденье, мы покатили в гостиницу Академии наук. Хорошее было местечко. С почасовой оплатой.

Я выбрал очкастую, уже тогда на умных тянуло. Это она первой из шлюх похвалила мои губы, после того как я, вопреки негласному запрету, поцеловал ее. Деваха даже лифчик сняла, так я ей понравился. Соски темные, обалденный цвет. Если в такой цвет тачки красить, расхватывать будут любые драндулеты.

– Ты что, девственник? – спросила она, положив голову мне на грудь после стремительного первого раза.

Сердце стучало где-то в затылке. Кровать качалась, рядом товарищ Сталин уже в двадцать пятой позе драл вторую сестричку.

– Нет, – сипло ответил я, надеясь, что Сталин не услышит.

Та ночь принесла облегчение и тревогу. Я стал страдать и мучиться, что изменил своей любви. Любовь моя, однако, продолжала держать оборону, и неизвестно, сколько бы это тянулось, если бы однажды вечером я не решил встретить мою прекрасную даму перед дверьми ее института иностранных языков, куда она, как все хорошие девочки без жизненного плана, поступила. Я сидел на скамейке, поглядывая в сторону дверей, ожидая, когда появится она, моя любовь.

Она появилась. Под ручку с неизвестным мне молодым человеком в щегольских очочках. Меня не заметила, очень была увлечена поцелуем со своим спутником и села в его «Ладу» шестой модели. Он ей дверцу открыл. Чистенький такой, в брючках, очочки «умные», как у моей первой. Я вскочил с лавки. Бухнулся обратно. Снова вскочил. «Так, – скажу, – это… ты кто такой… что за дела…» Надо быть вальяжным, не показывать негодования и бешенства, надо быть циничным и решительным, надо…

– Ты чего тут? – удивилась она мне.

– Я?

Я, желанный ребенок, не привык быть досадной помехой.

– Я?

– Ты.

– Сюрприз хотел, хотел сделать, сделать.

Слова двоились. Едва сдержался, чтобы не ударить самого себя по губам.