Они стояли на парковке и со смаком курили. Патетически затоптав окурок, Ричи достал телефон и позвонил в таксопарк. В первом было занято, тогда он позвонил во второй. Там готовы были прислать машину, но ждать придется двадцать минут. Они оглянулись на паб и намерились было дожидаться внутри, но потом вспомнили, что их только что изгнали из сей распивочной. Тогда Питер сказал: к чертям собачьим, не собирается он морозить себе яйца, дожидаясь такси, лучше им забраться в его грузовик. Ричи запротестовал, но слабо. Питер его успокоил, что до дому-то всего пару миль.
Десять минут спустя Питер глянул в зеркало заднего вида и увидел патрульную машину:
– Ох ты!
– Езжай ровней, – сказал Ричи.
– Если меня проверят на выдох, прощай моя работа.
– Не паникуй. Езжай ровней.
Полицейская машина села им на хвост и через милю включила синюю мигалку.
– Ну вот. Я останавливаюсь.
Ричи уже разматывал повязку на голове.
– Что ты делаешь? – спросил Питер.
– Заткнись. Тормози. Потом обмотай голову моим бинтом. Мы махнемся местами, и я скажу, что это я был за рулем.
– Да ладно тебе.
– Ты держи рот на замке. Мне от моих прав так и так толку мало.
– Нет, Ричи.
– Просто делай, как я говорю, ладно? Все будет отлично.
Питер аккуратно затормозил и выключил зажигание. Патрульная машина тоже остановилась на небольшом расстоянии от них. Ричи уже перебирался на водительское место. Питер, извиваясь, пытался выбраться из-под Ричи, но рычаг переключения передач уперся ему в зад, а нога зацепилась за ручной тормоз. Прошло несколько секунд неприятной тесной возни и свиноподобного хрюканья, пока им не удалось оторваться друг от друга. Питер глянул в боковое зеркало. Полицейский еще только вылезал из машины. Питер сграбастал бинт и обмотал голову, хотя завязать не получилось. Повязка едва держалась.
Ричи устроился поудобней на водительском месте, успокоился. Опустил боковое стекло.
– Признаюсь, офицер, – сказал Ричи. – Выкурил сигарету в общественном месте. Вызывайте расстрельную команду.
– Я тебя, случаем, не знаю? – спросил патрульный.
Это был тот самый полицейский, что арестовал Ричи после исчезновения Тары и этим утром опрашивал его в больнице.
– Господи, да! – воскликнул Ричи. – Мы же старинные приятели.
25
Йероу посадил меня на лошадь и снова отвез домой. На сей раз бóльшую часть пути он прошел пешком, ведя лошадь в поводу. Он молча шагал впереди, и мне был виден ужасный рубец, оставленный моей хворостиной.
Это был не последний раз, когда я пыталась вырваться оттуда. В следующие несколько недель я многократно предпринимала такие попытки и верхом на белой лошади, и пешком. В первые дни Йероу просто следовал за мной. Или догонял и давал понять, что следовал, и говорил, пусть, мол, я знаю, что, когда устану, он проводит меня обратно. Потом ему надоела эта игра, и он перестал гоняться за мной: я уходила и иногда засыпала в лугах, просыпаясь с холодной росой на лице. Если была не в силах двигаться дальше, я взбиралась на лошадь и, поскольку та знала дорогу, просто позволяла ей везти меня обратно.
Йероу уверял меня, что он не лжет. Я вернусь домой через шесть месяцев, но не раньше. Он сказал, что подобные вещи должны совершаться согласно строгим законам физики, которых я не понимаю, законам, связанным с временами года, временем суток, и законами, как он это назвал, небесной механики, под чем, по моему понятию, подразумевалось положение луны и звезд, но, как он сказал, также и нечто еще.
После того первого раза, когда я попыталась сбежать, он вернул меня в дом на озере. Когда мы вошли, та извращенка и ее любовник трапезничали. Она встала из-за стола и, заметив рубец, подошла прямо к Йероу.
– Ее работа? – Когда Йероу не ответил, она сказала: – Не могу поверить, что ты позволил ей так поступить с тобой. Это не должно остаться безнаказанным.
– Мое дело, – только и ответил Йероу. – Мое дело, мой удел.
Я сказала, что хочу выйти, хочу поговорить с ним, и мы оставили женщину и ее любовника, пошли на берег и сели у воды на сверкающий кварцевыми крапинками серый песок.
– Мне не нравится эта женщина. Не мог бы ты как-то избавиться от нее?
– Слушай, я уже говорил, что это не мой дом.
– А чей, ее?
– Нет. У нас нет личного имущества. Все здесь принадлежит всем.
– Значит, если я завтра снова возьму лошадь, – выпалила я, – никто не остановит меня?