Как был покорен Запад

— Таким вещам нельзя научиться, — сказал он наконец. — Ты это умеешь — и все… — А потом вдруг заговорил быстро-быстро, чуть ли не умоляющим тоном — я от него никогда такого не слышал: — Я пробовал. Ты ведь видел это, Боб, верно ведь? Я терпел, когда он на Меня наскакивал, я ему дал возможность уйти. Человек может сохранить самоуважение, даже не запихивая его кому-то в глотку. Ты ведь, конечно, видел это, Боб?

А я ничего не видел. То, что он пытался мне объяснить, я в тогдашнем возрасте понять просто не мог. Я даже не мог придумать, что ему сказать.

— Я дал ему возможность решить самому. Ему не надо было прыгать на меня второй раз. Он мог закончить это миром — и не ползая на брюхе. Мог, если бы был настоящим мужчиной. Разве ты не видишь, Боб?

Ничего я не видел. Но я сказал, что видел. Он был такой серьезный, ему так нужно было, чтобы я подтвердил. Прошло много, очень много времени, прежде чем я это увидел, тогда я уже сам стал мужчиной, но Шейн» не была рядом, чтобы я мог сказать ему об этом…

Я не знал наверняка, замечает ли отец и мать изменения в нем. Они об этом не разговаривали, во всяком случае, при мне. Но однажды, ближе к вечеру, я подслушал кое-что, и понял, что мать все знает.

Я примчался домой из школы, переоделся в старую одежду и собрался было поглядеть, что там поделывают отец с Шейном на кукурузном поле, как вдруг вспомнил про одну штучку, которая у меня несколько раз получалась. Мать была категорически против того, чтоб жевать что-нибудь между завтраком и обедом — или там обедом и ужином. Очень неразумный взгляд. А у меня все мысли вертелись вокруг ее печенья, которое она держала в жестяной коробке на полке возле печи. Она устроилась на веранде чистить картошку, ну, а я пробрался на зады дома, влез через окно в свою комнатку, а оттуда на цыпочках пробрался на кухню. И в тот момент, когда я потихоньку подсовывал под полку стул, я услышал, как она зовет Шейна.

Отец, видно, послал его за чем-то в сарай, потому что он оказался возле веранды почти сразу. Я выглянул через переднее окно и увидел, что он стоит близко к веранде со шляпой в руке и слегка поднял голову, чтобы смотреть на нее, — а она наклонилась вперед на своем стуле.

— Я хотела поговорить с вами, пока Джо нету рядом.

— Да, Мэриан. — Он назвал ее так же, как отец звал, вроде бы по-простому, без церемоний, но уважительно — он всегда к ней так относился, и глаза у него были ласковые, он больше ни на кого так не смотрел.

— Вы ведь беспокоились, не правда ли, относительно того, что может случиться из-за этой истории с Флетчером? Вы думали, дело ограничится тем, чтоб не дать ему запугать вас, прогнать отсюда, и чтобы помочь нам в трудное время. Вы не предполагали, что дело зайдет так далеко, как теперь. А сейчас вы озабочены, думаете, что сможете сделать, если снова начнется какая-то драка…

— Вы очень проницательная женщина, Мэриан.

— И еще вы думали, что, может быть, пора вам ехать дальше.

— А это как вы узнали?

— Потому что именно это вам и следует сделать. Ради себя самого. Но я прошу вас — не уезжайте. — Мать была такая взволнованная, серьезная и, с этими солнечными лучами, играющими у нее на волосах, красивая, как никогда. — Не уезжайте, Шейн. Вы нужны Джозефу. Больше, чем когда-либо. Больше, чем он захочет признать.

— А вам? — Губы Шейна едва шевельнулись, и я не был уверен, что слова он произнес именно эти.

Мать колебалась. Потом голова ее поднялась кверху.

— Да. С вами я должна говорить только честно. Мне вы тоже нужны.

— Та-а-а-ак, — сказал он тихо, и слова замерли у него на губах. Он серьезно и сосредоточенно разглядывал ее. — Вы знаете, о чем просите, Мэриан?

— Я знаю. И знаю, что вы — человек, который мог бы устоять против такой просьбы. Во многом мне и самой было бы легче, если бы вы уехали из долины и никогда не возвращались. Но мы не можем позволить, чтобы Джо потерпел поражение. Я рассчитываю на вас, надеюсь, что вы поможете… я не имею права это допустить. И вам придется остаться, Шейн, независимо от того, как это трудно для нас двоих. Без вас Джо не сохранит ферму. Он не сможет выстоять против Флетчера в одиночку.

Шейн молчал, и мне показалось, что ему страшно трудно, будто его в угол загнали. Мать говорила негромко, медленно, тщательно подбирая слова, и голос у нее начал дрожать.

— Лишить Джо этой фермы — все равно что убить его. Он слишком стар, чтобы начать с начала где-то в другом месте. Да, мы бы переехали и, может быть, даже неплохо устроились. В конце концов, он — Джо Старрет. Он настоящий мужчина и умеет сделать все, что должно быть сделано. Но он обещал мне вот эту ферму, когда мы поженились. Она была у него в мыслях все первые годы. Он работал за троих, лишь бы заработать побольше денег на все, что нам нужно будет. Как только Боб подрос настолько, чтобы хоть немного помогать мне, и нас можно было оставить одних, он поехал сюда, оформил заявку, построил тут все своими собственными руками, а потом привез нас сюда, и это место стало нашим домом. И никакое другое не сможет нам его заменить.