Как было на самом деле. Каждая история желает быть рассказанной

Иногда я рисовал цветной гуашью на большом полотнище (склеенном из двух листов ватмана) красочное объявление-картину. Текст помещался на фоне картины. Иногда особо торжественной, если речь шла, например, о Реквиеме или о «Страстях». Вывешивали на первом этаже, на видном месте, на переходе из центральной, «лекционной» части Главного Здания МГУ, – в наше мехматское общежитие в зоне Б. Некоторые вечера были уникальными. Однажды мы прослушали за один день все девять (!) симфоний Антона Брукнера. Начали воскресным утром, где-то около десяти часов. Кончили уже ночью. Был небольшой перерыв на обед. Для этого концерта решили изготовить огромные восковые свечи, высотой около полутора метров и толщиной около десяти сантиметров. Нашли трубу, обклеили бумагой. Когда она высохла, трубу вынули. Получилось «папье-маше», большой бумажный цилиндр. Купили много обычных свечей, растопили в кастрюле и залили воск в форму, вставив фитили. Одну из свечей решили сделать красной. Пошел в магазин около метро «Университет» и попросил ярко-красную губную помаду – несколько тюбиков. Продавщица удивилась: зачем столько и такой яркой? Помаду бросили в расплавленный воск и перемешали. Получился красивый красный раствор, который потом залили в форму.

Как ни странно, когда прозвучали последние аккорды девятой симфонии Брукнера, в зале оставалось еще около тридцати человек. А на протяжении всего этого супер-концерта число слушателей колебалось от 40 до 60. И дело было вовсе не в том, что нам «захотелось экзотики». Когда в тебя нескольких часов вливаются мысли великого композитора, это рождает особенное чувство понимания. Этот наш концерт «прогремел» в студенческой среде.

Каждый год, весной, Страстную Неделю и Пасху мы отмечали концертами, где исполнялись, в частности, баховские «Страсти по Матфею» или «Страсти по Иоанну». Иногда общественные и партийные (КПСС) организации того времени делали нам замечания «за религиозную пропаганду», но ни к каким серьезным «оргвыводам» это, к счастью, не привело. Наиболее ярким случаем был такой. Однажды я нарисовал большое объявление – примерно 1,5 на 2,5 метра, к одному из «Александровских вторников», когда должны были исполняться «Страсти по Матфею» Баха. Изобразил Голгофу, огромный черный крест, на котором распят Христос, багровый закат, толпы народа… В общем, получилось впечатляюще. Вывесили на первом этаже, на переходе из зоны А в зону Б. Все проходящие обращали внимание.

Утром в общежитии меня растолкали сокурсники – «Тебя вызывает к себе домой Александров». Он жил в Главном здании МГУ, в корпусе Л. Взволнованный, иду к нему. Оказывается, Павлу Сергеевичу позвонили, и пригласили его (как заведующего Отделением Математики) в Партком МГУ, куда уже отнесли мою «стендовую живопись», снятую кем-то из членов Парткома. Претензия была такой: студенты мехмата ярко пропагандируют религиозную музыку и живопись. Павел Сергеевич четко выспросил у меня – что́ именно и как нарисовано. Я честно описал. Затем Александров направился в Партком, сказав: «Подождите меня». Как мне потом рассказали, в Парткоме произошла интересная сцена. На большом столе расстелили мой плакат и указали Александрову на огромный крест с распятием. Павел Сергеевич вплотную наклонился к «картине» (он носил сильные очки) и стал буквально «обнюхивать» ее, в то время как ему показывали: «Вот – крест, вот распятие!». Потом наступила тишина. Закончив обследование, Александров выпрямился, осмотрел всех и уверенно произнес два слова: «Не вижу!» Все растерялись. Известный академик, кавалер многих орденов, премий и прочее и прочее, – «не увидел» никакого креста. Никто не возразил, дело замяли.

Вернувшись, Павел Сергеевич успокоил меня, но рекомендовал в дальнейшем рисовать объявления-картины «более сдержанно».

Однажды мне пришла в голову мысль внести в наш Клуб «Новую струю» – так мы потом назвали эти вечера. То есть озвучивать не только классику, но и современную музыку, иногда считаемую за «поп-музыку». Помню, как я впервые принес на заседание Клуба записи Битлз, затем рок-оперу «Иисус Христос Суперзвезда», произведения Жана Мишеля Жарра. Сначала некоторые члены коллектива выступили категорически против, как они говорили, «опошления идеи». Кстати, узнав об этой моей инициативе, ее на первых порах осудил и П. С. Александров. Однако, по прошествии нескольких вечеров «Новой струи», настроение изменилось. Тем более, что эти концерты вызвали бурный интерес многих студентов, приходивших также и на наши «классические вечера».