Хотя стоит ли здесь обо всем этом подробно писать – на эту тему наговорено уже столько, что я вряд ли скажу что-либо новое! Важно то, что традиции свободной мысли – мысли, свободной в самой себе, как любил говорить Вернадский, постепенно все более заменялись суждениями, осуществлявшимися по определенным правилам и системам табу. И такое происходило не только в сфере гуманитарной мысли и искусства. Впрочем, творчество в любой сфере деятельности остается творчеством и не может быть совместимым с системой жестких директив. Так же, впрочем, как и с монополией на знание единственного пути – единственного «правильного» пути развития общества.
Подобный примитивный прагматический взгляд на значение и место культуры и науки в новом обществе естественным образом принижал и роль интеллигенции в этом процессе. Состав интеллигенции беднел, и ее роль катастрофически уменьшалась, а возобновление этого слоя шло чрезвычайно медленно.
Подготовить кадры высококвалифицированных техников и инженеров, как выяснилось, не так уж и трудно. И здесь мы достаточно преуспели. Это показала и Великая Отечественная война, и послевоенный период восстановления, и история создания ракетно-ядерного потенциала. Формирование же мыслителей, то есть интеллигенции – философов, как их называли французы в XVIII веке, требует поколений. И она возникает не по решению партии и правительства, а представляет собой естественный процесс саморазвития общества. И, как показал постперестроечный период, когда к власти пришли люди, претендующие на то, чтобы считаться интеллигентными, как раз интеллигентов среди них и не оказалось!
Таким образом, интеллигенция выступает одной из важнейших гарантий жизнеспособности общества. Благодаря ей, оно способно встречать новое и неизведанное, что приходит в нашу жизнь, приспосабливать к новым условиям не только материальную основу, но и образ мышления и нравственность. И нарастание нашего технического отставания на пороге стремительного изменения технологического основания общественного развития, трудности, которые мы встречаем в перестройке мышления, понимании экологического императива и необходимости новой нравственности, во многом являются следствием снижения «потенциала интеллигентности».
Одним из его индикаторов является пресса. Хотя и говорят о том, что перестройка, новое мышление – это, прежде всего, продукт исканий интеллигенции, и ссылаются при этом на нашу публицистику, на самом деле многое обстоит иначе: интеллигенция еще по-настоящему не вышла на страницы широкой прессы. Отдельные ласточки еще не делают весны. Кроме того, поток статей, смакующих наши беды, просчеты и невзгоды, еще очень немного говорит об интеллигентности их авторов. Пока это только производная от политической борьбы. А может быть, у многих авторов и в самом деле уже нет этого потенциала?
И все же это «эссе» я хочу закончить на оптимистической ноте. Как бы ни тяжела была наша история, какие бы потери нам ни пришлось вынести, связь времен не прервалась. «Табула раса» все-таки не состоялась. Мы так и не стали безродными Иванами, родства не помнящими, мы сохранили себя в качестве наследников великой культуры. И память народа, память интеллигенции не оборвалась. Она сохранилась благодаря таким титанам, как Вернадский или Тимофеев-Ресовский, благодаря таким подвижникам, как Сахаров, Лосев, и многим другим, сумевшим сохранить «зажженные свечи» и передать эстафету. Теперь надо только создать атмосферу, чтобы этот тлеющий огонек снова вспыхнул костром, как это не раз случалось в нашей истории после смутных времен. И за это ответственна интеллигенция. Хочется надеяться, что однажды вместо борьбы за «кресла», в которой она все равно проиграет, она займется настоящим, ей свойственным делом!
Сейчас самое главное не загасить тлеющий огонек: один шаг назад – и снова на многие десятилетия мы окажемся отодвинутыми от столбовой дороги.
Уроки прошлого
Я убежден, что никакого термидора, сталинской революции (или контрреволюции – выбор слов здесь может быть любым) на границе двадцатых и тридцатых годов не было. Смены принципов не произошло. Продолжилась реализация изначальной большевистской программы. А она состояла в построении государства не во имя процветания страны и ее народа, а во имя реализации определенных целей, с таким процветанием не связанных. Это, вероятно и был изначальный и явно не формулируемый принцип: другие люди – другие и цели. Ленин, Троцкий, Бухарин и иже с ними создавали государство «под себя», под идеалы своей компании, а Сталин – тоже «под себя», но под себя лично. И как восточный человек, он строил восточную деспотию, впрочем, ничуть не более циничную и жестокую, чем государство «образованного» большевизма с его «интеллигентным» правительством.