Как далеко ты сможешь пройти?

— Нет-нет, Джон, они на месте, — сказала сестра. Она откинула простынь и подняла их по очереди, чтобы показать мне.

Я испытал такое сильное облегчение, что отключился.

Большую часть той недели я то приходил в сознание, то снова его терял. Мои повреждения были множественными и тяжелыми, что было вполне естественно для человека, которого переехал восьмитонный грузовик. У меня была серьезная легочная контузия, забрюшинное кровоизлияние, травмы головы, грудной клетки, позвоночника и таза. Я сломал спину в трех местах, таз — в четырех и правую руку — в двух. Кроме того, у меня была сломана грудина и вся кожа была в царапинах и ссадинах от контакта с дорожным покрытием. Когда меня доставили в травмоцентр, мне перелили более двух литров крови. Врачи в отделении скорой помощи разделяли сомнение парамедиков насчет моей способности выжить. Один из медбратьев в отделении позже рассказал мне, что во время отчаянных попыток спасти мою жизнь один из врачей оценил мои шансы как «красное дерево или сосна» — намекая на то, какой гроб придется выбирать. Они были уверены, что у них ничего не выйдет.

Я смутно припоминаю, что в какой-то момент был готов сдаться и умереть. Меня потянуло к вратам смерти. Мне было достаточно всего лишь открыть их и навсегда избавиться от неописуемой боли. Однако я точно помню, что сказал себе: «Я не хочу умирать/Я не хочу умирать!»

Меня окружали близкие друзья и члены семьи. В первые дни мои папа и мама, Марк и Мэрион не отходили от моей койки. Пришла девушка, с которой я в то время встречался. Навестить меня пришел Колин. Смотреть на мое изломанное тело в больничной кровати было выше его сил. У него подогнулись колени и скрутило живот. Он попытался отодвинуться от меня, но не успел зайти за занавеску возле кровати, как его вырвало. Дежурная сестра заставила его самого все убрать.

Кроме того, мой товарищ по команде из Уоррагамбы, Джон Янг, который жил в часе езды от больницы, приходил ко мне каждую неделю, без единого пропуска, в течение четырех месяцев.

Когда мое состояние стабилизировалось до степени, достаточной для транспортировки, меня по воздуху перевезли из больницы Уэстмида в Королевскую больницу Северного побережья — одно из двух лечебных учреждений в Сиднее, где были спинальные отделения. Я смутно помню свист лопастей вертолета. Кроме того, я помню, как при всей серьезности своих травм радовался тому, что впервые в жизни полечу на вертолете. Возможно, эта деталь наилучшим образом объясняет все, что вам нужно знать о моем характере. У моих близких были основания с оптимизмом отнестись к перевозке. В верхнем правом углу моих сопроводительных бумаг была запись: «Выписан с благоприятным прогнозом выживания». Меня официально исключили из списка критических больных. Но, разумеется, не из списка пациентов отделения интенсивной терапии (ОИТ).

После нескольких дней в ОИТ Королевской больницы Северного побережья меня перевели в спинальное отделение. Следующие восемь недель я пролежал на спине, глядя в потолок и считая кирпичи на стене за окном. Из-за уколов морфина, которые мне делали, я находился словно в тумане. Когда мой мозг достаточно прояснился, чтобы понять, где я и почему там нахожусь, я чуть не утонул в пучине страха. Боль была нестерпимой. Лежа в койке, я чувствовал себя так, словно кто-то поджаривает меня паяльной лампой. Врачи перепробовали несколько кроватей разной конструкции, пытаясь найти способ ослабить мою боль, но ничего не помогало. Когда боль становилась настолько мучительной, что я не мог ее выносить, мне увеличивали дозы обезболивающих, которые опять погружали меня в глубокий туман. Началась депрессия. Я понял, почему спинальных пациентов держат под строгим наблюдением. Многие решают, что лучше покончить со всем этим, чем мириться с болью и потерей способности использовать свои конечности. По сравнению с ними мне еще повезло. У меня отнялись только ноги.

В какой-то момент моего восьминедельного лежания на спине меня пришел навестить Колин. Он привел с собой моего друга Уоррена Херста. Чтобы меня повидать, они проехали на своих байках почти 50 километров до Сиднея и даже не побоялись интенсивного движения на мосту Харбор-Бридж. Когда они вошли в мое отделение, сестра вручила им фруктовый салат, который она приготовила для меня из всех фруктов, принесенных посетителями. Она рассчитывала, что они меня им накормят. Но у Колина и Уоррена были на этот счет другие идеи. Не сказав ни слова, она вошли ко мне в палату и принялись поедать салат у меня на глазах. Покончив с последними кусочками фруктов, они развернулись ко мне спиной, спустили велошорты и показали мне свои зады. Натянув шорты снова, Колин повернулся и сказал: «Мы еще вернемся». Они проехали на своих байках 50 километров, чтобы произнести только эти три слова. Затем они ушли.

Лежа там, совершенно беспомощный и не в состоянии что-либо сделать, я не смог выдавить из себя ни слова. Я не разозлился. Конечно, было жаль, что мне не досталось салата, но я не злился на Колина. Этой выходкой он словно хотел сказать: