Как делать погоду

«Ну и ладно, – оживленно восклицал он, – не грусти, сказочник, другую подыщем. Еще лучше. С Первого канала центрального телевидения. Или из журнала “Антенна”. Главное, слухай меня, вникай в то, что я говорю. Беда в том, Митя, что ты давно и безвылазно живешь в здоровенной бобине. Не шерстяных, а особенных ниток, невидимых глазу обычного человека. Но я-то необычный. Я твою беду издали разглядел. Ты себя многие годы опутывал этими “и тут вдруг из-за угла”. Оплетал, обнадеживал сказками про красивую жизнь, поэтому теперь ты невидимый. Никто тебя не замечает, знать не желает. И считаться с тобой никто не будет. Теперь ты сидишь внутри бобины, бездельничаешь, отсутствуешь. И на все, что творится вокруг, тебе начхать. Я две звезды из ковша показываю, вон, говорю, небо проясняется. А тебе плевать. Люди мимо урны мусор кидают – тебе хоть бы что. Если так будешь продолжать, хорошего не жди. Надо, сказочник, хоть немного включиться, принять участие в окружающей среде. Но самому тебе, Митя Опутанный, так и знай, из бобины не выбраться. Поэтому вот что я скажу в заключение этой части нашей программы. – Старикан хлопнул меня по плечу, призадумался и со вздохом изрек: – Придется тебе годик поработать на меня. Денег платить конечно же не буду. Их лишних у меня нет. Но беду отведу. Бобину с тебя сниму. Буду о тебе постоянно думать. Силой мечты направлю куда следует, чтобы ты стал счастливым, полезным человеком. Может быть, все зависит от тебя, и Алену, радиоведущую шалопутную, помогу вернуть. Кроме того, много чему научу. Я вообще-то в человечестве крепко разочаровался. Однажды махнул рукой и перестал пытаться на него влиять. Злое оно в своем большинстве, кошек и собак обижает, в лесах жжет костры, мусорит вдоль дорог. Но тебе, сказочник, если будешь со мной работать, так и быть, помогу. Решайся, пока я добрый, пока в настроении, а то сейчас обижусь на кого-нибудь, начнется повсеместная метель, пасмурная погода без прояснений и поезд твой уйдет навсегда в Нижние Котлы».

Глава 3 Сильный снег, метель

За спиной протрубила сирена. На все лады взвизгнули сигнализации припаркованных машин. Вдоль чугунной ограды бульвара, в потоке несущихся иномарок и суетливых «копеек» чинно лавировал грузовик. Вместо кузова он вез подсвеченный неоном экран, на котором мерцали большие лиловые буквы: «Сатирический журнал “Индюк”. Издается с 1928 года. Чистейший юмор, не содержит ГМО, красителей и Е-добавок. Требуйте в киосках города».

Старикан тоже обернулся, по слогам разобрал:

– Стар-че-ский-жур-нал… Надо же, только что о нем думал. Вот тебе еще доказательство, что мысль материальна. О чем подумаешь – то немедленно и появится. А что это они меленько приписали там внизу? – засуетился он. – Не телефончик? Запиши-ка контактную информацию мне вот сюда. Карандаш у тебя есть? Мой возьми, только не забудь вернуть… «Индюк…» Помню-помню, лет пятнадцать назад был такой журнал. Я его в «Союзпечати» брал вместе с газетой, где программа телевидения на будущую неделю. Но тогда он еще не назывался старческим, там публиковали карикатуры на пьяниц и осмеивали любителей красивой жизни.

Пока я послушно записывал огрызком чернильного карандаша на выцветшем клочке газеты адрес и телефон сатирического журнала, старикан вскочил со скамейки, театрально сдернул шапку, распушил седые патлы, глянул из-под бровей и сурово изрек: «Надеюсь, представляться не надо. Я в Москве и далеко за ее приделами хорошо известен. А ты, сказочник, признайся, сразу меня узнал?»

Пришлось прикусить огрызок карандаша и приглядеться внимательнее. Показалось, я и вправду где-то его раньше видел. Беззубого, в пуховике-тулупе, с распушенными по плечам волосами и клокастым совочком бороды. Не этот ли старикан однажды гордо прошел по вагону загородной электрички с маленькой гнусавой гармошкой? А в другой раз, перекрикивая стук колес и шепотки пассажиров, предлагал мешочки с лавандой, антикомариный спрей и мочалки, пропитанные моющим средством для чистки сковородок. Припомнив еще кое-что, я понял, что старикан давно и упорно преследует меня. Однажды мы с ним оказались вдвоем на пустынной платформе. Я заглядывал в урну, потому что, выбравшись из переполненной, раскаленной электрички, сочиняя на ходу свою будущую жизнь, по рассеянности выбросил туда проездной на метро. От этого меня захлестнули разочарование и предчувствие неудач. А этот дед маячил в сторонке с большущим рюкзаком на плечах и следил за мной с осуждающим любопытством. Как-то я видел его, медленно шаркающего вниз по Тверской, под дождем, с пластмассовым синим ведерком в руке и спиннингом на плече. За пару недель до круиза Алены, он-он, хитро прищурившись, сидел напротив меня в метро, вгрызался в большущее антоновское яблоко, прижимая к груди старый портфель, откуда торчал витой шнур телефонной трубки.