Как дети

Объявили регистрацию на рейс. Фатима замешкалась с чемоданами. Через несколько секунд какой-то молодой парень уже предлагал ей помощь. Судя по акценту и манерам, сицилиец. Смесь юношеской наглости и сыновьего благоговения перед зрелым человеком. Переходящая в розовое синева выбритых щек. За все годы Фатима так и не нашла более подходящего определения для сицилийского акцента, кроме как «самый итальянский». Она, конечно, приняла помощь, немного заглядевшись на юнца, всем своим видом вселявшего надежду, что если не во всем мире, то у него – уж точно – все будет хорошо.

Он проводил ее, убедился, что багаж принят, и только после этого ушел, оставив в воздухе, пусть и ненадолго, ощущение своего присутствия. «Интересно, куда он летит, – подумала Фатима. – Даже не спросила». Оставалось дождаться посадки.

Утром в Неаполе кричат петухи. Центр города, каменные дома, припаркованные машины и мотороллеры. Тишина, нарушаемая редкими гулкими шагами, пьяными, сердитыми или счастливыми голосами (почему-то ночью не бывает просто голосов), далеким гулом случайных моторов. И вот предутренний покой неаполитанских квартир нарушает первый петушиный крик. И сразу за ним – второй. И вот уже все петухи, живущие поблизости, голосят, прочищая заспанные глотки, умиляя редких туристов и раздражая местных жителей. Вслед за петушиными криками слышны шум воды, гул кофеварок, звон посуды. Наступает утро.

В первый раз Фатиму удивили петухи.

– Вера, я рано утром слышала, петухи кричали. Мне показалось или …

– Кричали, кричали, – перебивает ее Вера.

– И что, они прямо в квартирах живут?

– Прямо в квартирах. Были бы квартиры побольше, и лошади бы жили, – зевая, отвечает Вера. – Привыкнешь.

И Фатима привыкла. Сначала ей нравилось так просыпаться, это было необычно, особенно если учесть, что находишься в центре крупного города. Потом ей стало казаться, что петухи кричат уж слишком рано и слишком громко. Иногда она на них злилась, иногда, если утро было особенно светлым и просторным, радовалась их голосам. Но чаще всего она их не замечала, перестала замечать, лишь изредка, как и все местные жители, отвечая недовольным ворчанием на эту неистовую повсеместную побудку.

Однажды ночью Фатима проснулась оттого, что заголосили все петухи разом. Это было не обычное утреннее кукареканье, а протяжные, по-настоящему птичьи крики. Фатима посмотрела на часы. Три часа ночи. Рядом, на своей кровати, заворочалась Вера. В соседней комнате кто-то закашлял. Петухи смолкли так же внезапно. Через несколько минут, возможно, через одну минуту, на город, на все побережье обрушился сильнейший шторм с грозой, с хлопаньем не закрытых кем-то на ночь окон, с доносящимися непонятно откуда неведомыми голосами. Буря продолжалась несколько часов, ненадолго стихая и снова возвращаясь. В Поццуоли ветер попортил мачты у нескольких яхт, а в Сорренто молнией убило старуху, выбежавшую во двор, чтобы снять сушившееся белье. В том году это был сильнейший шторм (кстати, в каком это было году? – вспомнить точно Фатима уже не могла).

Наверное, впервые она почувствовала это летом, когда до возвращения оставалось несколько месяцев. Во время очередного разговора она предложила мужу: «Слушай, а, может, я еще на годик останусь? Машину купим вторую, будет у каждого своя». Обычно муж выбирал выражения. Но на этот раз ответил ей матом. Фатима сразу поняла, что вернется домой в назначенный срок, и больше к этому вопросу не возвращалась. Но еще несколько дней после она с грустью думала о второй машине, которую уже не купит. И о том, как еще можно было бы распорядиться заработанными за год деньгами. И о том, что еще целый год она могла бы… вот об этом Фатима изо всех сил старалась не думать.

Один раз кто-то из соседей предложил сходить на море. И она поняла, что не была на море уже больше года. Нет, она, конечно, проезжала и проходила мимо него, нередко его видела, но она не сидела на берегу, не купалась, не загорала. Она вспомнила, как удивляли ее неаполитанцы, которые могли не купаться годами. Теперь она сама стала такой. Ей достаточно было знать, что море рядом. Это как звонить друзьям детства: в какой-то момент понимаешь, что они все равно никуда от тебя не денутся, – и перестаешь звонить.

Теперь Фатима жалела, что так мало купалась, так мало слушала, так мало смотрела на это чудо, которое все время было рядом. Чувствовала что-то вроде детской обиды, что ее лишают того, чем она не успела насладиться. И вместе с этим понимала, что виновата сама. Каждый день – да каждую секунду – море было рядом, только немножко пройти. Но мы уделяем слишком мало внимания тому, что у нас как бы и так есть. Садишься в самолет – и ничего у тебя нет.