Как дневник. Рассказы учительницы

Сначала Пер считал, что воспитать к свободе можно исключительно при печном отоплении и свечном освещении. Наверное, для того имеются столь же глубокие основания, как и в системе подвешивания веревок, — близость к природе и все такое. Мол, быт учит сам по себе, и нет лучшего учителя для ребенка, чем живое дерево, представленное стенами барака. Но потом Пер все-таки решил уступить прогрессу и допустить на территорию школы каменные постройки с электрическим освещением — для разнообразия и расширения образовательных возможностей. За счет эффекта контраста (это предположение). А может быть, камень, особенно необработанный, тоже отвечает каким-нибудь органическим потребностям детей и не будет сильно выбиваться из окружающего пейзажа на фоне валунов ледникового периода.

В результате решили построить замок на манер средневекового. Нехилое такое решение для маленькой сельской школы без государственных дотаций. И, что удивительно, почти построили, но в процессе строительства замок взял и сгорел. Кто-то что-то не так включил или выключил (издержки привычки к свечам). Случилось замыкание и возник пожар. У наркоманов и проституток, и тем более у любителей свободы не так много денег, чтобы платить за строительство замков после каждого пожара. Поэтому восстанавливали замок очень медленно. Но то, что осталось, использовали — для спектаклей. Вот там я и смотрела «Ромео и Джульетту». В каждой сцене — новый Ромео и новая Джульетта. Потому что многим хочется попробовать «как они». И хочется выпустить наружу то, что бьется внутри.

Это мне очень понятно. Несмотря на мои комплексы и недоверие к жизни. И объяснение звучит убедительнее, чем про интеллектуальный голод: голод по эстетической форме чувств, жажда красивых переживаний. Потому что пока носишь все внутри — всю эту сумасшедшую подростковую сексуальность, эту тоску по телесной близости, которая как-то непонятно связана с душой, а тебе еще ничего нельзя, — это кажется дрянью, чем-то запредельным и непристойным. Но дрянь эта крайне необходима. Как воздух. Никуда тебе от нее не деться. И ты готов на подвиг, ты готов играть со смертью, чтобы эта дрянь перестала быть дрянью, а все бы сказали: ого! Как высоко он подпрыгнул! Пожалуй, можно разрешить ему с кем-нибудь трахнуться! На законных основаниях. Как Ромео и Джульетте. Ну, может быть, не прямо сейчас, а чуть попозже. Немного попозже — можно.

Я все время про это думаю. Про то, как одиноки дети в своих невысказанных чувствах. Особенно в любви. Будто их оторвало от земли, а посадочная площадка не предусмотрена. Потому что нет законных оснований.

Пер говорит, надо найти основания. Надо говорить с ними обо всем самом важном на понятном им языке. Пер учит нас этому языку — специальным играм «жизни и смерти». Это всего лишь жмурки. Такие хитрые жмурки, со свечками и ножами.

Двое с завязанными глазами ходят внутри круга под бой барабанов (без барабанов — ну никуда. Священная архаика!). Они не просто ходят. Они должны найти друг друга. У каждого в руке нож. С обнаженным, остро наточенным лезвием. И ты не просто ищешь партнера. Ты должен коснуться острием ножа его груди. Пер говорит: для пущей убедительности мальчиков нужно обнажать до пояса. Это игра. Но если не рассчитать, можно порезать другого. Нанести ему рану.

И с огнем то же самое. Ты осторожно несешь свечу — так, чтобы не потухло пламя. Ты должен передать ее другому, прямо в открытую навстречу тебе ладонь. Одно неловкое движение — и обожжешь ему пальцы. Ты ведь не хочешь этого? Поэтому нельзя торопиться. Нельзя делать резких движений. Вообще случайных движений. И надо напрягать шестое чувство, изо всех сил напрягать шестое чувство. Ведь у тебя завязаны глаза, и в обычном смысле ты слеп. Как прорицатели и великие певцы древности. Надо смотреть внутрь себя. Это помогает сдерживать внешние импульсы. Это учит управлять собой.

А еще есть театр. Выдуманная жизнь, но почти как настоящая. И тут все можно. И совершать подвиг, и любить. Вроде бы понарошку и будто бы на самом деле. А главное — даже если ты, то есть твой герой, во время спектакля умер (или во время большой игры), ты потом, за рамками спектакля, дашь ему, герою, эту пресловутую эстетическую оценку: он ведь подвиг совершил! А вместе с ним — и какая-то важная часть тебя. И ты будто бы знаешь про себя, на что способен. Что можешь «подпрыгнуть», если потребуется.

Это очень много значит. Очень.

Ты будешь жить с этим героическим внутри, как будто это твой капитал, как будто это гарантия твоего человеческого качества — даже если жизнь вокруг будет нормальная и подвигов не потребуется…

Все. Пора возвращаться. Еду в Москву. Вдруг, пока я тут свободе учусь, мои уже в подростков начали превращаться?

ШКОЛЬНЫЙ ДЕТЕКТИВ, ИЛИ ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ «ДОЖИВЕМ ДО ПОНЕДЕЛЬНИКА!»

Пятница. Вечер

Стирка, уборка, готовка — мягкое погружение в домашнюю бытовуху. Иногда успокаивает нервы — все-таки перемена деятельности. И вдруг этот телефонный звонок.