Как дневник. Рассказы учительницы

Однажды случайно увидела, как наш директор репетирует со старшеклассниками. Что-то они готовили к выпускному. Увидела — и меня будто к месту приклеили. Их, этих страшных большущих «детей», в зале было не меньше 100 человек. Что-то надето на них было невообразимое, голые животы, дырявые штаны, серьги в ушах, волосы марсианских оттенков — «народ джунглей» у Скалы Советов, да и только. А директор наш гениальный — сам как огромный слон в этих джунглях. Взмахнет рукой, словно хоботом, и вся эта масса вдруг волшебным образом куда-то перемещается, как-то разумным образом по сцене распределяется. Даже голос (вы только подумайте!) они в нужный момент подают.

Но тогда я могла размышлять об этом исключительно в зоологических терминах.

В перерыве осмелилась подойти, добралась до директора, спрашиваю:

— Евгений Александрович! Это как же так?

Он сначала не понял:

— Что — «как»?

— Ну, вот это все — чтобы двигалось. И они же все выше вас. Надо вверх все время смотреть, голову запрокидывать…

— Ну, дорогая моя! Я же не спрашиваю, как вы все время можете наклоняться. Спинка-то устает?

* * *

Мы им не соразмерны. Всегда не соразмерны. Но наклоняться над ребенком для взрослого все-таки более естественно. В этой позе есть что-то правильное, охранительное, оберегающее. Если, конечно, ты именно наклоняешься — чтобы быть ближе к нему, чтобы услышать, увидеть, обнять, а не нависаешь с угрозой. И в этом наклоне твоем — ощущение взрослой силы, уверенность в способности защитить.

Уверенность тает по мере того, как дети догоняют тебя в росте.

У меня однажды было странное переживание: я вызвала к доске одну ученицу. Давно не вызывала, а тут вызвала.

И класс, вместо того чтобы сосредоточиться на задаче, вдруг взорвался хохотом: мы с девочкой оказались одного роста. Почти одного — она была даже чуточку выше. Ну и как прикажете учить после этого?

Конечно, это была самая высокая девочка в классе. Но ведь все дети сначала были маленькими-премаленькими. И они это помнили, и я. На том ощущении — они маленькие, я большая — многое строилось в наших отношениях. А теперь вот на тебе.

И все-таки тотального, массового обгона в росте я не переживала. Они росли на другой территории — там, где «джунгли». А я возвращалась в детский сад, к малышам.

* * *

Но однажды верхушки «джунглей» вдруг расступились.

Удивительное чувство: ты идешь, передвигаешься с привычной опаской по этой чужой стране, и вдруг откуда-то сверху тебя окликают: «Марина Семеновна! Здравствуйте!» От неожиданности застываешь на месте, запрокидываешь голову вверх в направлении звука. А оттуда опять: «Здравствуйте, здравствуйте! Вы меня не узнали?» Может, я бы и не узнала. Но улыбка — оттуда, с неба, — улыбка-то узнаваемая. И потому он сам узнаваемый.

Он к тебе наклоняется — с древесной своей высоты к твоим полутора метрам с хвостиком. Наклоняется так, как сделал бы это жираф — выгибая шею. И из-за этого наклона, из-за этой выгнутой шеи возникает пронзительное ощущение хрупкости: такой большой — и такой уязвимый.

Тебя уже не обхватишь руками, малыш. А тебе временами этого не хватает. Да только у взрослого нет больше ни сил, ни власти.

* * *

Сюжет об изгнании из рая иногда трактуют как метафору обретения самостоятельности.

Подросток изгоняется из детства, как из рая. И, как в библейском предании, сам тому причиной: ему уже тесно в раю, он там просто не умещается. Слишком вырос. И теперь он где-то высоко-далеко.

Как корабельная мачта с не убранными вовремя парусами.

Как длинношеее, как жираф, которому так нелегко щипать зеленую травку.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Учитель, как правило, устает от работы. Бывает, устает очень сильно.

Но усталость бывает разная. Есть усталость, которая сопровождается глубоким выдохом, удовлетворением, тихим счастьем: «Я это сделал!»

А есть усталость, за которой не стоит никакого удовлетворения, никакого счастливого выдоха. Усталость, которая грозит превратиться в бесконечную. Она порождает апатию и равнодушие к происходящему: только бы лишний раз не трогали! Она порождает ощущение ненужного, бессмысленного напряжения.

У Януша Корчака есть повесть «Король Матиуш на необитаемом острове»: ее главный герой оказывается в тюрьме, где заключенные каждый день с утра роют яму, а на следующий день эту же самую яму закапывают. Такое вот наказание — жестокий бессмысленный труд.