Как Ельцин стал президентом

Однако каждое утро, в семь часов, он приходил на работу и вместе с секретарем Таней переписывал очередной вариант — с учетом происходящего на конференции. Пять или шесть ночей он вообще не спал. Главный тезис в его окончательном (15-м по счету) варианте был связан с Горбачевым. Ельцин открыто критиковал Генсека и резко его упрекал в том, что-де перестройка была начата без четкого плана и что это архисложное дело надо было «заводить» с реконструкции самой партии, ее идеологического стержня — Центрального Комитета.

Но что любопытно: многое из того, что мы обсуждали в его кабинете, тут же становилось достоянием «гласности». У нас не было сомнений, что находимся в пределах досягаемости «большого уха». И поэтому мы слишком страховались, ибо знали — чтобы избавиться от негласного прослушивания, надо было до основания снести весь Госстрой и еще десять метров вглубь, выскрести все, что под ним… В этой связи припоминается один странный эпизод. Однажды вечером (из дома) я звонил в Пермь и в разговоре были кое-какие моменты, касающиеся моего шефа. Утром, когда я пришел на работу, позвонил незнакомый человек и попросил, чтобы я спустился к нему вниз. Он сам подошел ко мне и, после того как немного отошли от подъезда, спросил: звонил ли я в Пермь? Я подтвердил. И незнакомец тогда сказал: «Будьте осторожны в разговорах по телефону». И, ни слова больше не говоря, повернулся и ушел.

У нас в Госстрое работал Владимир Павлович Юрченко, совмещая работу эксперта при председателе Госстроя с должностью начальника отдела КГБ. Это ни для кого не было секретом, он часто заходил к Борису Николаевичу и как бы невзначай «пропускал» какую-нибудь интересующую нас информацию. Однажды он пригласил меня к себе и спросил: «Ну как, Лев Евгеньевич, работается?» Я хотел было отделаться общими фразами, но не утерпел и рассказал ему о звонке в Пермь и предупреждении незнакомого человека. Юрченко рассмеялся и, сказав: «Сейчас я там наведу переполох», — стал куда-то звонить. Он возмущался «грубыми методами работы…» То есть я лишний раз убедился, что мы находимся под большим, очень тяжелым и очень прозрачным колпаком.

Когда однажды в моем доме возник пожар (в подвале загорелся оставленный строителями битум), то сразу же во всех квартирах были отключены телефоны, во всех, кроме моей. Как будто это была несгораемая, абсолютно автономная линия, которая должна функционировать независимо ни от огня, ни от атомного взрыва. Случайность? Не думаю…

Уже после путча мне показали в КГБ несколько томов негласно собранной на меня оперативной информации. Все мои встречи и телефонные разговоры были зафиксированы и подшиты «к делу».

Но вернемся к XIX партконференции.

Ельцин, если уж замахивался, то всегда бил, причем попадал в самое уязвимое место.

И первый мощный удар системе, державшейся на ходулях демократического централизма, он нанес именно на XIX партконференции. Это был реванш за поражение на октябрьском Пленуме, хотя сам Борис Николаевич так не считал. Представляемый им «счет» правящей партии дал ему такое народное признание, о котором мог только мечтать любой политик. (О том, как Ельцин в буквальном смысле слова прорывался на трибуну, он рассказывал в своей «Исповеди на заданную тему».)

Растиражированные в многомиллионном потоке газет ельцинские слова распространились по стране, восхищая и обнадеживая «демократов». И ярый заступник партии, бодренький Егор Кузьмич Лигачев попал в анекдотическую ситуацию, когда на весь белый свет бросил репризу: «Борис, ты не прав!» Анекдот, родившийся на партийном форуме, автором которого стал самый правоверный большевик, «запачкал» не только его самого, но и весь высокий ареопаг и самого главного держателя перестроечных идей — Горбачева.

Перед партконференцией мы с Борисом Николаевичем много раз возвращались к вопросу о реабилитации, о которой он попросил на конференции. Позднее многие его ругали, упрекали в слабости… Но он должен был пойти на этот шаг, хотя бы для того, чтобы вынудить оппонентов выбросить на стол главные козыри. Этот свой поступок Ельцин потом объяснил так: «Реабилитация через 50 лет сейчас стала привычной, и это хорошо действует на оздоровление общества. Но я лично прошу политической реабилитации при жизни. Считаю этот вопрос принципиальным, уместным в свете провозглашенного в докладе (имеется в виду доклад Горбачева на XIX партконференции. — Л.С.) и в других выступлениях социалистического плюрализма мнений, свободы критики, терпимости к оппоненту».