…Практически с первых дней восстановления КПРФ оказалась лицом к лицу с весьма сложной и опасной ситуацией в стране, созданной бешенным рвением Ельцина к полному всевластию, к тиранической диктатуре. Надо отдать должное КПРФ. Она устояла в том жесточайшем 1993 году. Ее деятельность, как и других компартий РФ, а также коммунистической и народно-патриотической печати была прекращена на период чрезвычайного положения, введенного Ельциным на три недели, до 18 октября 1993 года. После отмены чрезвычайного положения КПРФ получила возможность включиться в подготовку к выборам в первую Государственную Думу, создание которой было определено нелегитимной конституцией, «принятой» в декабре 1993 года. При всем при том, о чем шла речь выше, КПРФ добилась в новом российском парламенте 46-ти депутатских мест. В содружестве с аграриями, возглавляемыми М. И. Лапшиным, одним из заместителей председателя ЦИК КПРФ, коммунисты представляли собой заметную силу. Активно использовали ее. Но главное фракция КПРФ получила не просто трибуну для легальной деятельности, но и право депутатской неприкосновенности. Речь об этом еще впереди.
За 65 лет пребывания в партии я хорошо усвоил, что далеко не все и не всегда партийные руководители любого ранга, да и рядовые работники партии воспринимают критику с пониманием, и соответственно реагируют на нее, делают правильные выводы. Хотя, конечно, любая критика – не мед. Любить ее нельзя. Она не невеста. Но и отвергать ее, болезненно воспринимать – тоже недопустимо.
Мне доводилось не однажды после резких выступлений и критики за серьезные ошибки и недостатки в работе слышать от Г. А. Зюганова: «Что вы все время меня критикуете? Почему все время выступаете против меня?»
Так было и во время нашей предпоследней встречи с Председателем ЦК весной 2003 года, которая длилась более двух часов. На эти его вопросы я ответил так: «Я постоянно и резко критикую вас, часто за одни и те же ошибки и недостатки, потому, что хочу помочь вам преодолеть их. Это пойдет только на пользу и вам, и ЦК, и партии, да и народу, в интересах которого – все наши дела и заботы».
Тот мой визит к Председателю ЦК был вскоре после очередного Пленума и после очередного моего резкого критического выступления. Спустя два-три дня я пришел к Г. А. Зюганову в качестве Председателя Центрального Совета РУСО, чтобы согласовать совместную работу КПФР и РУСО в связи с предстоящим столетием Второго Съезда РСДРП и образования большевистской партии. Предчувствуя, что у Председателя ЦК опять возникнет вопрос о моем критическом выступлении, – я, осмысливая свою позицию, готовился к встрече. И не ошибся.
Именно с названных выше вопросов и началась та наша встреча. Выслушав их, я достал из дипломата томик статей, выступлений и писем Николая Островского, открыл 303-ю страницу и положил книгу перед Геннадием Андреевичем:
Мне показалось, что Геннадий Андреевич с пониманием отнесся к мотивам моей резкой критики в его адрес.
…Прошло несколько месяцев. На заседании Координационного Совета НПСР я снова высказал критические замечания в адрес Г. А. Зюганова. Выслушав меня, он в упор спросил: «Скажите, Зюганов имеет право на ошибки?»