Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Помимо изъятия историко-литературных трудов применительно к именам их авторов, часто даже независимо от содержания, довольно много цензурных инцидентов возникало в связи с содержанием трудов современных исследователей. Наука о литературе, как и сама литература, призванная активно участвовать в «формовке» сознания советского человека, всегда находилась в центре внимания ведомств, контролирующих чистоту идеологии. Такая установка сказалась, между прочим, в первоначальной расшифровке аббревиатуры «Главлит», верховной цензурной инстанции, созданной 6 июня 1922 г., как Главного управления по делам литературы и издательств; впоследствии это сокращенное название читалось как Главное управление по охране государственных тайн в печати.

«Литературоведы (или искусствоведы) в штатском», как иронически называли сотрудников компетентных органов, приставленных к искусству и литературе, считали себя специалистами буквально по всем вопросам, начиная с истории древнерусской литературы, в частности, в трудах Д. С. Лихачева (см. в следующем параграфе о купюрах в его книге «Слово о полку Игореве — героический пролог русской литературы»).

Не менее «свободно» они ориентировались и в литературе XVIII века. По поводу одной из книг, выпущенных ленинградским отделением Гослитиздата в 1963 г., в донесении говорилось: «Г. П. Макого-ненко. “Денис Фонвизин”. Неправильно и нечетко формулировались некоторые положения истории России XVIII века, путаные и неправильные формулировки»[265].

Чем ближе к нашему времени, тем увереннее чувствовали себя контролеры. «Неправильная, политически не выверенная» интерпретация событий литературной жизни XX века замечена во многих работах, посвященных крупнейшим поэтам Серебряного века. Значительные «просчеты обнаружены, в частности, в монографии известного литературоведа В. Н. Орлова (1908–1985) “Пути и судьбы”», готовившейся к печати в 1962 г. Уже на стадии превентивного контроля цензоры сигнализировали в Обком КПСС: «По поводу книги В. Н. Орлова “Пути и судьбы” (ленинградское отд. издательства “Советский писатель”), повествующей о жизни и творчестве писателей и поэтов прошлого. Книгу заключают два очерка (“История одной любви” и “История одной дружбы-вражды”). Приведенные очерки в настоящем виде не могут быть помещены в сборнике по мотивам идейной нецелесообразности. По идеологическим соображениям были также возвращены на переработку по согласованию с Обкомом КПСС два очерка В. Н. Орлова об Александре Блоке. В этих очерках автор пытался объяснить творчество Блока перипетиями его личной жизни, взаимоотношениями с женой, их взаимными изменами и т. д. Хотя известно давно, что подобные попытки бесплодны и осуждены в нашей литературе. По этому поводу было помещено несколько редакционных статей в центральных газетах в связи с выходом тома “Литературного наследства” “Новое о Маяковском”»[266].

В результате книга В. Н. Орлова вышла в свет с исключениями целых глав, но и такая операция не устроила надсмотрщиков. В начале 1963 г. они снова информируют обком: «В апреле 1962 г. к нам поступила книга В. Н. Орлова “Пути и судьбы”. Серьезные возражения у нас вызвал очерк о Блоке под названием “История одной любви”. В очерке много внимания уделяется интимным моментам в жизни А. Блока и его невесты (Л. Менделеевой), ее отношениям с поэтом А. Белым. Возражения у нас вызвал и другой очерк об А. Блоке “История одной дружбы-вражды”, в котором на 223 страницах широко цитируются реакционный философ Вл. Соловьев и его последователи, а также подробно разбираются все оттенки мировоззрений и взаимоотношений декадентских течений. По нашему настоянию издательством были сделаны исправления и сокращения в обоих очерках, хотя далеко не достаточные. В декабре книга была подписана в печать, а в феврале вышла в свет, неся широкому читателю как описание интимных сторон личной жизни А. Блока, так и подробное изложение реакционных философских воззрений Вл. Соловьева, Мережковского и др.»[267].