Как это сделано. Темы, приемы, лабиринты сцеплений (сборник статей)

Пропп В. Я. 1958. Русский героический эпос. М.: ГИХЛ.

Скафтымов А. П. 1924. Генезис и поэтика былин. Очерки. Саратов: Книгоизд-во В. З. Яксанова.

Толстой А. К. 2004. Полн. собр. стихотворений и поэм / Вступ. ст, сост. и примеч. И. Г. Ямпольского. СПб.: Академический проект.

Успенский Б. А. 1970. Поэтика композиции. Структура художественного текста и типология композиционной формы. М.: Искусство.

3. Больше, чем мастер. Поэтика и прагматика антисталинской эпиграммы Мандельштама [35]

¹

Мы живем под собою не чуя страны² Наши речи за десять шагов не слышны
³ А где хватит на полразговорца
⁴ Там припомнят кремлевского горца.
⁵ Его толстые пальцы как черви жирны
⁶ И слова как пудовые гири верны
⁷ Тараканьи смеются глазища
⁸ И сияют его голенища.

⁹

А вокруг него сброд тонкошеих вождей¹⁰ Он играет услугами полулюдей
¹¹ Кто свистит кто мяучит кто хнычет
¹² Он один лишь бабачит и тычет
¹³ Как подкову дарит за указом указ
¹⁴ Кому в пах кому в лоб кому в бровь кому в глаз
¹⁵ Что ни казнь у него — то малина
¹⁶ И широкая грудь осетина

Ноябрь 1933

Текст приведен по единственному сохранившемуся автографу 1934 года из следственного дела поэта[36]. Варианты строк, имевших устное и самиздатовское хождение:

4–5Только слышно кремлевского горца — Душегубца и мужикоборца (согласно Мандельштам Н. Я. 1999. C. 39–40, ранняя версия, попавшая к следователю);

5У него на дворе и собаки жирны (Герштейн 1998. C. 51; так Мандельштам [далее сокр. — М.] прочел стихотворение Э. Г. Герштейн, чтобы та сохранила его в памяти);

7Тараканьи смеются усища (вариант из первого, 1966 года, и последнего, 2009–2010 годов, собраний сочинений М.);

11Кто свистит, кто мяучит, кто кычет;

16И широкая жопа грузина (согласно Богатырева 2019. C. 195, — непристойная концовка, декламировавшаяся Н. Я. Мандельштам в «приличном» доме Богатыревых).

1. Тема и глубинное решение

Незаурядная судьба этого стихотворения включала арест и последующую гибель автора, долгие годы безвестности текста, его полуфольклорное существование в списках и памяти узкого круга лиц, публикацию сначала за рубежом (1963), а в конце концов и на родине (1988) и признание в качестве едва ли не главного мандельштамовского хита — бесспорной жемчужины в его короне. Литература о стихотворении огромна, и многое уже сказано. Оставляя за рамками статьи весь человеческий, исторический и социальный контекст — возможные импульсы к его созданию[37], самоубийственность его сочинения и декламирования первым слушателям[38], перипетии его бытования и дальнейшей судьбы М.[39], — мы обратимся к собственно поэтической стороне дела. Этим мы не хотим преуменьшить символический статус стихотворения как редкого акта сопротивления наступавшему сталинизму, но полагаем, что его ценность никак не сводится к демонстрации гражданской доблести автора[40]. Перед нами в полном смысле поэтическая жемчужина, более того, «типичный Мандельштам». Развивая богатый опыт предшественников[41], мы сосредоточимся на центральном вопросе: в каком смысле это шедевр и притом именно мандельштамовский.

Две эти вещи фундаментально связаны. Вполне по-мандельштамовски стихотворение логоцентрично, мета- и интертекстуально, но к тому же оно являет собой нетривиальный речевой поступок. И такому тексту поэт не мог позволить быть чем-либо меньшим, нежели образцом высшего словесного пилотажа. Этот идейно-художественный заряд реализован в стихотворении комплексом оригинальных глубинных решений.