Как это сделано. Темы, приемы, лабиринты сцеплений (сборник статей)

Глядя на ее полные розовые щеки, на мягкую белую шею с темной родинкой <…> мужчины думали: «Да, ничего себе…» и тоже улыбались, а гостьи-дамы не могли удержаться, чтобы <…> не схватить ее за руку и не проговорить в порыве удовольствия: — Душечка!;

затем будущий муж:

И когда он увидал как следует ее шею и полные здоровые плечи, то всплеснул руками и проговорил: — Душечка!;

потом актеры и дважды подряд дамы, сочувствующие ее рыданиям по смерти мужа.

Во втором эпизоде это слово появляется один раз, когда знакомые безуспешно зовут ее в театр, и таким образом оно включается в игру с ее «отказом от культуры».

Слово возвращается лишь в пятом эпизоде, где его с удовольствием произносят встречные. Этой оптимистически контрастной рифмой к печальному исходу первого эпизода серия завершается.

Мотив «социальности» героини проходит через все повествование.

Театр, детище первого мужа и героини, — публичное предприятие, и предметом внимания супругов являются как зрители (публика), так и труппа и даже рецензенты, а о смерти мужа героиня плачет по секрету всему свету:

И она уже говорила своим знакомым, что <…> самое важное и нужное на свете — это театр <…>

Публику она <…> презирала за равнодушие к искусству и за невежество <…> поправляла актеров, смотрела за поведением музыкантов <…> ходила в редакцию объясняться.

Оленька вернулась домой <…> и зарыдала так громко, что слышно было на улице и в соседних дворах.

Общественная жилка героини проявляется и во втором эпизоде:

— Теперь лес с каждым годом дорожает на двадцать процентов, — говорила она покупателям и знакомым <…>

Каждый день в полдень во дворе и за воротами на улице вкусно пахло борщом и жареной бараниной <…> и мимо ворот нельзя было пройти без того, чтобы не захотелось есть. В конторе <…> покупателей угощали чаем с бубликами <…>

— Ничего, живем хорошо, — говорила Оленька знакомым <…> Дай бог всякому <…>

— Люди добрые, пожалейте меня, сироту круглую…

Третий эпизод тоже развертывается на глазах у горожан:

Иногда уже видели <…> как она в своем садике пила чай с ветеринаром <…> [а] встретясь на почте с одной знакомой дамой, она сказала: — У нас в городе нет правильного ветеринарного надзора <…>

Другую бы осудили <…> но об Оленьке никто не мог подумать дурно <…>

Когда к нему приходили <…> сослуживцы по полку, то она <…> начинала говорить о чуме на рогатом скоте…

В четвертом общественные порывы героини систематически фрустрируются:

Теперь уже она была совершенно одна <…> Она <…> подурнела, и на улице встречные уже не глядели на нее, как прежде, и не улыбались ей…

А в пятом желанное общение возвращается — не только с Сашей и его родителями, но и с горожанами вообще:

ее лицо <…> улыбается, сияет; встречные, глядя на нее, испытывают удовольствие и говорят ей: — Здравствуйте, душечка Ольга Семеновна! <…> — Трудно теперь стало в гимназии учиться, — рассказывает она на базаре.

7

Обратимся к лейтмотивному «копированию мнений партнера», благодаря которому героиня предстает персонажем особого, очень распространенного в литературе — «творческого» — типа[209]. Это такие персонажи, как:

— Гамлет, — ставящий «Мышеловку»;

— Дон Кихот, — начитавшийся рыцарских романов и пытающийся разыгрывать их в жизни;

— мадам Бовари — еще одна гиперактивная читательница-подражательница;