Как Гитлер украл розового кролика

На другой кровати еще в пижаме сидел Макс. А мама с папой стояли рядом. Папа держал газету: вот что шуршало. Все разговаривали вполголоса — думали, что Анна еще спит. Затем комната снова качнулась, Анна опять закрыла глаза и опять поплыла куда-то сквозь едва различимые голоса. Один голос сказал: «У них большинство…» — и тут же растаял. Другой заметил (или это был тот же голос?): «Ровно столько, чтобы делать все, что они хотят…» Затем послышался невеселый голос Макса (тут Анна не могла ошибиться): «Значит, мы не вернемся в Германию… значит, мы не вернемся в Германию… значит, мы не вернемся в Германию…» Неужели он сказал это трижды? Анна с величайшим усилием открыла глаза и позвала: «Мама!» Какая-то неясная фигура отделилась от остальных, подошла к ее кровати, и Анна близко-близко увидела лицо мамы. «Мама…» — снова сказала Анна и заплакала от боли в горле.

Все опять стало расплываться. Мама и папа стояли возле ее кровати и смотрели на столбик термометра. Папа был в пальто. Видимо, он выходил, чтобы купить термометр. Кто-то сказал: «Сорок!» Это у нее? Не может быть. У нее никогда не было такой температуры.

Когда Анна в следующий раз открыла глаза, то увидела человечка с бородкой. «Так, барышня», — сказал человечек и улыбнулся. И, все так же улыбаясь, оторвался от земли, превратился в птицу, взлетел на шкаф и стал каркать оттуда: «Грипп!» — пока мама не согнала его со шкафа на подоконник.

Потом внезапно настала ночь, и Анна попросила Макса дать ей воды. Но вместо Макса к ней подошла мама.

— Почему ты спишь на кровати Макса?

— Ты заболела, Анна, — ответила мама.

Анна обрадовалась: раз она заболела, значит, Хеймпи будет за ней ухаживать.

— Скажи Хеймпи… — но от слабости она забыла, что хотела сказать.

Через какое-то время опять появился человечек с бородкой. Он сильно расстроил маму, повторив не раз и не два:

— Осложнение… осложнение…

Человечек что-то делал с распухшей шеей Анны. Анне было больно, и руки человечка чувствовали это. Анна резко вскрикнула: «Не надо!» — но человечек не обратил на это никакого внимания и попытался вынудить ее выпить что-то отвратительное. Анне очень хотелось все это оттолкнуть, но тут вдруг она увидела на месте человечка с бородкой маму. В маминых голубых глазах светилась яростная решимость сделать то, что требуется, и противиться было бессмысленно.

После этого мир обрел некоторое равновесие. Анна начала понимать, что болеет и что у нее держится высокая температура. А чувствует она себя так плохо из-за того, что у нее на шее сильно воспалились желёзки.

— Мы должны сбить температуру, — сказал доктор с бородкой.

А мама сказала:

— Сейчас я кое-что положу тебе на шею, и станет легче.

Анна увидела, что над миской поднимается пар.

— Горячо! — заплакала она. — Не хочу!

— Будет не очень горячо, — попыталась убедить ее мама.

— Нет! Ты не знаешь! Ты не знаешь, как за мной ухаживать! Позови Хеймпи! Хеймпи не станет класть мне на шею горячее!

— Ерунда, — возразила мама. И приложила дымящуюся шерстяную подушечку к собственной шее. — Видишь, мне совсем не горячо. И тебе не будет горячо.

Подушечка шлепнулась на шею Анны, и мама крепко примотала ее бинтом.

Было горячо, но терпимо.

— Все не так страшно, правда? — заметила мама. Анна слишком сердилась, чтобы отвечать, к тому же комната опять закружилась. Но, уплывая неизвестно куда, Анна все же услышала, как мама проговорила:

— Я заставлю эту температуру снизиться — чего бы мне это ни стоило!

Наверное, Анна слегка задремала или уснула, потому что шее больше не было горячо, а мама разматывала бинты.

— Как поживает бедный толстенький поросеночек? — спросила мама.

— Толстенький поросеночек? — слабо отозвалась Анна.

Мама осторожно дотронулась до одной из распухших желёзок Анны.

— Вот толстенький поросеночек, — объяснила она. — Это самое неприятное. Другой чуть лучше. Будем считать его тощеньким поросеночком. А здесь вот — маленький розовый поросеночек. А этот — самый крошечный поросеночек. А как мы назовем вот этого?

— Фрейлейн Ламбек, — ответила Анна и засмеялась.

Она была так слаба, что смех ее больше походил на кудахтанье. Но мама очень обрадовалась. Она опять поставила Анне на шею припарку, но в этот раз все было не так неприятно: мама то и дело шутила по поводу толстенького и тощенького поросеночка и по поводу фрейлейн Ламбек. Хотя желёзки Анны стали немного лучше, температура еще держалась. Когда Анна просыпалась, то чувствовала себя в целом неплохо, но к обеду у нее опять начиналось головокружение, а к вечеру все путалось и расплывалось. В голову приходили непонятные мысли. Ее пугали рисунки на обоях, она боялась оставаться в комнате одна. Однажды мама спустилась вниз за ужином, а Анне вдруг показалось, что комната стала сжиматься. И сжималась все больше и больше — пока Анна не закричала от страха, что ее сейчас раздавит. Хорошо, что вернулась мама с ужином на подносе… Доктор сказал: «Скоро это должно пройти».