Как готовиться к войне

Дипломатия и стратегия – это две руки политики. И тут необходимо, чтобы правая рука все время знала, что делает левая – и обратно. Раньше, чем предпринять какой-либо ответственный шаг государственного, тем более международного, значения, политик должен оглянуться на стратега и спросить его: «Я собираюсь сделать то-то. Достаточно ли мы для этого сильны?» Если стратег ответит утвердительно, то политик сможет высоко поднять национальное знамя и смело выйти на международное ристалище. Но если стратег ответит отрицательно, – то политику ничего не останется, как свернуть знамя, бить отбой, сбавить тон, пожертвовав подчас самолюбием во избежание худшего из несчастий. В этом случае долг стратега заранее предупредить политика, не дожидаясь его вопроса.

Когда зимой 1909 г. Австро-Венгрия решилась на аннексию Боснии и Герцеговины, Эренталь предварительно запросил Конрада. И – получив ответ, что русская армия дезорганизована Японской войной, а собственная достаточно сильна, чтобы в союзе с германскою справиться с нею, – дерзнул на этот решительный шаг. Извольский в свою очередь обратился к генералу Редигеру с вопросом, в состоянии ли мы на это реагировать, в состоянии ли Россия защитить свое достоинство великой державы? И получил честный, прямодушный, неприукрашенный ответ… Ценой жестокого унижения Россия была спасена от катастрофы.

Классический случай взаимодействия политики и стратегии – когда политик обратился к стратегу – имел место в 1870 г. Франко-прусский конфликт (по поводу кандидатуры Гогенцоллерна на испанский престол) развивался всю первую половину июля. Король Вильгельм лечился на водах в Эмсе. Он был настроен миролюбиво, решив почить на лаврах Датской и Австрийской кампании. Бисмарк, наоборот, видел в войне с Францией последний этап завершения единства Германии – грандиозной цели, к которой неуклонно стремилась его политика.

16 июля Бисмарк, Мольтке и Роон завтракали втроем в Эмсе – когда на имя канцлера вдруг прибыла депеша от французского посла в Берлине. Это был ответ французского правительства на прусскую ноту– ответ, составленный в очень мягких, примирительных выражениях. Все трое приуныли. Стало ясно, что при миролюбивом короле война отныне невозможна и объединение Германии придется отложить, если и не до греческих календ, то до очень отдаленного времени.

Бисмарк встал. Он принял решение. «Скажите, – обратился он к Роону, – снабжена ли наша армия всем необходимым?» – «Безусловно, снабжена», – ответил Роон. Канцлер перевел взгляд на Мольтке: «Ручаетесь ли вы за успешное ведение войны?» – «Ручаюсь», – ответил Мольтке.

«Тогда, – пишет Бисмарк в своих мемуарах, – я вышел в соседнюю комнату, сел за стол и переделал весь текст французской депеши, заменив ее тон и содержание, заменив примирительные выражения резкостями». То есть подделал депешу и в этом виде понес ее королю. Король Вильгельм, возмущенный «наглостью» Франции, ответил резким отказом на французские предложения – и Наполеон III объявил ему войну…

Этот классический случай, известный истории под названием «эмской депеши», показывает нам политика, пусть беспринципного, но гениального. Политика здесь, безусловно, владеет стратегией. Но этот же случай выявляет нам и стратега, умеющего брать на себя ответственность, как бы благословляющего политика на его чреватые огромные последствия шаг. Короче, в Эмсе мы видим непревзойденный образец политики и стратегии. Какая огромная разница между «художественной» подделкой депеши и аляповатыми баснями 1914 г. о «восьмидесяти переодетых французских офицерах, пытавшихся проникнуть через германскую границу» и о «бомбардировщиках Нюрнберга французскими летчиками»! Это – как раз разница между Бисмарком и Бетман-Гольтвегом, разница, которой в области стратегии соответствует разница между Мольтке-старшим и Мольтке-младшим.

В 1870 г. в Германии, тогда еще Пруссии, и политика, и стратегия – на высоте. В 1914 г. в той же стороне ни политика, ни стратегия на высоте не оказались.

* * *

Бывает, однако, что один из этих двух «элементов национального действия» на высоте, другой – нет. Разнобой этот служит признаком расшатанности государственного механизма, утраты согласованности движений его частей. Он указывает на расстройство организма, где правая рука утрачивает чувство солидарности с левой.