Возможно, ее обронили, а кто-то поднял и повесил на ветку. В ней пока нет особой надобности — полуденная жара еще не наступила, потому не нужен и зонтик от солнца: он оставлен на садовой скамейке, рядом с плетеной кошелкой. Все залито светом, но солнце не печет; к тому же дует легкий ветерок — он колышет черные ленты на шляпе.
Если все вышли в сад только попить кофе, можно было посидеть и на скамейке. А может быть, художник решил обойтись без стульев, чтобы не перегружать картину лишними углами и линиями. В реальной жизни стулья нужны, но на картине их изображать не обязательно.
Моне
выбрал как раз такой момент, когда ничего особенного не происходит: все прогуливаются, отдыхают, беседуют. Если бы мы сами оказались там, в саду, нам тоже было бы хорошо и спокойно, мы не увидели бы ничего неожиданного. Перед нами просто кусочек обычной жизни.Верно, название не вполне соответствует тому, что показано на картине. Мы не видим сам процесс еды; мы видим то, что происходит после. Но картина сохраняет атмосферу, передает ощущения, связанные с тем, что было еще совсем недавно. Изобразить в центре полотна стол, за которым никого нет, — это смелый и весьма необычный прием. После завтрака все разошлись, но семья наверняка соберется за столом снова. Круглый стол превращается в некий центр — рано или поздно он опять всех объединит, даже если сейчас кто-то отсутствует.
Моне
отводит белой скатерти важную роль: она словно притягивает к себе свет. Хотя неба мы не видим, картина залита солнечным светом. Платья дам на заднем плане картины играют ту же роль, хотя и в меньшей степени. Но удивительнее всего то, что белый цвет на самом деле представляет собой смесь самых разных оттенков — розового, голубого, сиреневого… Они отражаются, переливаются, вибрируют — но глаз воспринимает результат как белый цвет!Да, он считал, что художник и предмет изображения должны находиться в одном и том же месте. И если он хотел писать сад, он располагался в саду. В прежние годы — независимо от тем — художники обычно работали в помещении, у себя в мастерской. Там можно было работать в любое время дня и ночи. Однако искусственное освещение не шло ни в какое сравнение с естественным. Моне
решительно перешел на пленэр и писал только на открытом воздухе, добиваясь предельной живости изображаемого.Меняется практически все. Ведь в природе все пребывает в движении. Освещение ежечасно и ежеминутно меняется, в зависимости от времени суток и от погоды. Секунду назад из-за облаков пробивался луч солнца, но вдруг облака сомкнулись и свет пропал… Нужно ждать, чтобы вновь поймать ту цветовую гамму, тот момент освещения, с которого ты начал. Иногда солнечный свет безжалостно слепит глаза. Все преображается так быстро, что нужно успеть без колебаний добавить нужный мазок — иначе будет поздно, и ты упустишь то, что хотел уловить.
Не так быстро, как может показаться. Разумеется, хорошо было бы орудовать кистью с той же скоростью, с какой меняется все вокруг: наплывает облачко, вспыхивает отблеск на воде, ветерок шевелит шляпными лентами… К сожалению, это невозможно. Готовясь к работе, Моне
подолгу изучал натуру и тренировал свой взгляд. И труднее всего было создать иллюзию, будто все запечатленное на холсте возникло там мгновенно, тогда как на самом деле художник мог потратить уйму времени на один-единственный мазок.Когда мы смотрим на что-нибудь, мы чаще всего воспринимаем предмет в целом. Было бы нелепо считать, что, глядя на дерево, мы видим каждый листок в отдельности, со всеми его прожилками и зубчиками. Мы воспринимаем лишь общий объем и цвет. Это и хочет передать Моне
. Он отказывается от четких контуров и по существу поступает честно, не искажая то, что видит в действительности.Ничего подобного! Это просто совсем другая манера работы. Любой предмет можно воспроизвести с предельной точностью, прорисовав каждую деталь: например, розу на столе художник может изобразить с мельчайшими подробностями — лепесток за лепестком, листок за листком. Но Моне
делает иной выбор: он пишет предметы так, как они видятся нам. И тогда роза становится просто цветовым пятном. Однако мы ни на миг не сомневаемся в том, что это роза. Такая задача и стояла перед Моне: передать сущность того, что мы видим походя, мельком.