Как я был самостоятельным

Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил:

– Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря.

Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой – веревочную сумку с большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз. Вагон был полон. Дойдя до середины вагона, Боря остановился.

– Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, – сказал старичок в панаме.

– Спасибо! – невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку.

Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: «Тут», убрал сумку и снова уселся.

Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки.

Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре:

– В Москву едем, молодой человек?

Боря кивнул.

– На даче были?

– В деревне. У бабушки.

– Так, так!.. В деревне. Это хорошо. – Старичок немного помолчал. – Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту.

– Корзина? Нет, она легкая. – Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: – В ней одни только земноводные.

– Как?

– Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем.

На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил:

– Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?

– Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи…

– Бррр, какая мерзость! – сказала пассажирка в углу.

Старичок побарабанил пальцами по портфелю.

– Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать…

– Террариум для школы делаем. Двое наших ребят сам террариум строят, а я ловлю.

– Чего делают? – спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке.

– Террариум, – пояснил старичок, – это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех этих…

– Гадов-то этих?

– Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком. – Старичок снова обратился к Боре: – И… и много, значит, у вас этих земноводных?

Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:

– Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать.

– Ужас какой! – донеслось из темного угла.

Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю:

– И всех в школу повезешь?

– Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в девчачьей школе.

– Ужотко попадет тебе от учителей…

Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся:

– «Попадет»! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо скажут.

– Раз для ученья, стало быть, не попадет, – согласился усатый рабочий.

Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановился в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживленнее, уже не дожидаясь расспросов:

– Вы знаете, какую мы пользу школе приносим… Один у́ж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да еще попробуй достань! А лягушки… Пусть хотя бы по трешке штука, вот и тридцать три рубля… А сам террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдется. А вы говорите «попадет»!

Пассажиры смеялись, кивали головами.

– Молодцы!

– А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.

– И долго ты их ловил? – спросил лейтенант.

– Две недели целых. Утром позавтракаю – и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю – и опять ловить, до самого вечера. – Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею. – С лягушками и жабами еще ничего… и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами… Я раз увидел одного, бросился к нему, а он – в пруд, а я не удержался – и тоже в пруд. Думаете, не опасно?

– Опасно, конечно, – согласился лейтенант.

Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слышались приглушенный смех и негромкие голоса:

– Занятный какой мальчонка!

– Маленький, а какой сознательный!

– Н-нда-с! – заметил старичок в панаме. – Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей!

– Я еще больше наловил бы, если бы не бабушка, – сказал Боря. – Она их до смерти боится.

– Бедная твоя бабушка!

– Я и так ей ничего про гадюку не сказал.

– Про кого?

– Про гадюку. Я ее четыре часа выслеживал. Она под камень ушла, а я ее ждал. Потом она вылезла, я ее защемил…

– Стало быть, и гадюку везешь? – перебил его рабочий.