Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

Я вспомнила появление Бельведерского в театре. Да, пожалуй, так и есть.

– Но ведь Лиза влюблена в Распутного.

– А он в нее нет. Думаю, Лиза металась между Бельведерским и Распутным, но тут вы предложили ей заменить меня. Девушке понравилось, и остановиться она уже не смогла.

– Любовь Петровна, на что он рассчитывал?

– На мои бриллианты. Бельведерский не зря интересовался, все ли я взяла с собой, и настоял, чтобы сдала в камеру хранения, но ключ не отдал.

Я снова схватилась за голову:

– И вы, понимая все это, решились бежать с ним?

Она грустно покачала головой:

– Нет, я поняла, только когда он положил драгоценности под замок. Глупец не подумал, что в поездки я никогда не надеваю настоящее. Это, – она тронула свои серьги, – подделка.

Для меня оставалось неясным одно – что заставило Любовь Петровну примчаться из Симферополя в Ялту. Я спросила и в ответ услышала поучительную историю. Я стара, чтобы извлекать из нее уроки, но молодым пригодилось бы, потому пересказываю.

Бельведерский действительно появился в Тарасюках и похитил Любовь Петровну у труппы, «словно у ревнивого мужа». Чтобы не быть узнанной, ей пришлось надеть темные очки и одеться соответственно возрасту. Очень скоро это вышло Любе боком. Она надеялась, что исчезновение вынудит Суетилова и Тютелькина искать ее и пойти на выполнение любых требований. Хотела доказать, что без нее, Павлиновой, существование театра невозможно. И хотелось, чтобы Бельведерский оценил ее романтичность.

Вышло все не так.

Сначала никто не заметил исчезновения Примы, потом искать стали не там, не подумав о Касилове. Но хуже всего – нашли замену и почти успокоились.

– А потом этот скандал в Симферополе!

Оказалось, Бельведерский приглянулся одной из постоялиц гостиницы, где они поселились. Однажды, вернувшись в номер, Любовь Петровна застала весьма недвусмысленную сцену с красавицей, которая посоветовала ей… погулять!

– Представляешь, эта мерзавка заявила: «Мамаша, вы бы погуляли пока!..»

Я с трудом сдержала улыбку, поняв, что Любовь Петровну гораздо больше задело обращение к ней как к мамаше, чем сама измена Бельведерского. Так и было, Павлинова еще долго возмущалась:

– Назвать меня мамашей!

Извозчик из Симферополя в Ялту довез ее быстро, но Любовь Петровна все равно опоздала.

– Люба, а может, и к лучшему?

Она вздохнула, словно освобождаясь от какого-то давнишнего и неприятного груза:

– Да. Я словно после тяжелой болезни оживаю. Вы не обманываете, я хорошо играю?

Я сурово сдвинула брови и с легким сомнением в голосе произнесла:

– Как сказать… бывает хорошо, а бывает и… – подождала, пока в ее глазах появилось почти отчаяние, и продолжила, – …отлично! Особенно если забываешь, что ты Прима.

Любовь Петровна расхохоталась от души:

– А вы напоминайте мне про Лизу чаще. Кстати, куда она теперь?

– Под крылышко к Суетилову, тот найдет, куда пристроить талант.

Поезд спешил в Москву, в купе ехали просто две актрисы, без всяких претензий на звездность. Ехали и обсуждали, как играть юную Клеопатру в будущем спектакле.

Так-то лучше. Куда лучше…

Что было и чего не было…

В биографии Любови Петровны Орловой не было такого неудачного приключения. Ее брак с режиссером Александровым, снявшим большинство знаменитых картин с Орловой в главной роли, был на редкость крепким. Они уважительно относились друг к другу, в присутствии других обращались на «вы», писали записочки, даже дома старались соблюдать дресс-код.

Любовь Петровна Орлова умело скрывала не только свой возраст, но и многие факты биографии, в том числе аристократическое происхождение, она была родственницей графа Льва Николаевича Толстого.

Зазнайкой не была, но славу любила, как и заграничные поездки, и прочие возможности, приобретаемые вместе со статусом любимицы вождя. Раневская шутила, что моль в гардеробе Орловой из-за тесноты никак не научится летать.

Все выдуманные события скорее фантазия мудрой Раневской на тему, что будет со звездой в случае потери звездности и как легко заменить одну звезду на другую.

События произведения перенесены на начало тридцатых годов, вероятно, чтобы показать впечатления Фаины Георгиевны от многочисленных городов и весей, в которых она побывала в конце двадцатых.

Тарасюки, Гадюкино, Нижнехрюпинск и Малозаседателево, Загогуйск и прочие города выдуманы. Раневская осела в Москве только в 30-е годы, а до тех пор много лет колесила по стране, играя в Крыму, Поволжье, Ростове и еще много где. Сама она говорила, что где только не играла, разве что в Мухосранске не играла. Природная наблюдательность позволила Раневской подметить и запомнить особенности увиденных мест, а острый язык – посмеяться над нелепостями.

Но, как только начинается рассказ о самом расследовании, все бытовые мелочи отходят в повествовании на задний план, чего не допустила бы опытная писательница. Простим Фаине Георгиевне этот недочет за ее талант.

* * *