Коронация Тенку Ампуан Барии и Султана Махмуда должна была состояться только в конце этой недели как заключительный аккорд семидневных торжеств, поэтому они еще не могли дополнить свои парадные костюмы из желтого
Вся процедура заняла больше трех часов; за это время принц не произнес ничего похожего на присягу или клятву верности султану и вообще ни разу не обратился прямо к нему; отец ни разу не посмотрел на сына и не кивнул ему; только в самом конце Мизан, опустившись на колени, поцеловал правителю руку в знак покорности. Из всех сидящих на возвышениях только Тенку Ампуан позволила себе приветливо улыбнуться нам в тот момент, когда по окончании церемонии мы покидали зал, сопровождаемые слугами и ревом труб.
Только опять оказавшись в вестибюле, я немного расслабилась и с облегчением вздохнула. Кажется, мое первое появление в свете сошло вполне благополучно. Среди толпящихся в вестибюле людей я заметила тетю Розиту и Тенку Ибрагима и осторожно помахала им рукой. Какая-то пожилая пара в парадном одеянии приближалась к нам. Следуя примеру свекрови и Бахрина, я поклонилась и поцеловала им руки, а потом с вежливой улыбкой слушала разговор, в котором не понимала ни слова.
Кто-то потянул меня за рукав, я обернулась и увидела улыбающуюся незнакомую женщину. Решив, что теперь-то я знаю, что делать, я присела в реверансе и поцеловала ее руку. Только когда женщина смущенно захихикала, а все окружающие недоуменно уставились на нас, я поняла, что совершила ошибку. Бахрин, видевший, что произошло, дернул меня за руку и прошипел прямо в ухо:
– Что ты делаешь?! Она даже не из королевской семьи. Это просто жена
– Откуда мне знать? – сильно покраснев, прошептала я в ответ. – Я думала, это какая-то тетушка.
– Никогда больше так не делай, – потребовал Бахрин. – Ты ставишь меня в идиотское положение.
Расстроенная и смущенная, я постаралась слиться с обоями и стояла так, пока к крыльцу не подъехал наш автомобиль. В душе я клялась себе никогда больше не допускать подобных промахов. Я научусь вести себя так, чтобы Бахрин мог гордиться мною. Вот только сегодняшней короткой лекции оказалось явно недостаточно для того, чтобы я уверенно чувствовала себя в высшем свете.
Преображение Жаклин началось. Ее место постепенно занимала леди Ясмин Тенку Бахрин.
23
Коронационные торжества продолжались, и следующие пять дней слились для меня в одно суетливое и пестрое целое. Церемонии, фейерверки, банкеты и религиозные ритуалы сменяли друг друга, оставляя нам с Бахрином совсем мало времени для личной жизни. Все эти дни мы общались друг с другом церемонно вежливо и отстраненно, скорее как коллеги, чем как молодожены. Ночью мы лежали в кровати уже без сил, и никто не выказывал желания пересечь разделяющее нас пространство белой прохладной простыни.
Пять дней неуверенности, страха, попыток разобраться в хитросплетениях незнакомого этикета и протокола довели меня до того, что единственной оставшейся у меня потребностью было желание угодить моей новой семье.
Уже на второй день торжеств остро встала проблема моего гардероба, вернее, его скудости. Бахрин и его тетки с ужасом обнаружили, что для торжественных случаев у меня имеется всего один
Содержимое моего ларца для драгоценностей тоже внушало родственницам беспокойство. Тем не менее было решено, что пока придется ограничиться гарнитуром, подаренным Бахрином, хотя общество несомненно обратит внимание на мое бедственное положение в смысле бриллиантов. В ближайшее время мне необходимо будет серьезно заняться пополнением своей ювелирной коллекции, а самый короткий путь к этому – получше ублажать супруга, намекнули мне тетки. Пока я не стану обладательницей длинных «оперных» жемчугов с соответствующим браслетом и серьгами, а также комплекта из сапфиров или рубинов, жизнь, очевидно, нельзя считать удавшейся. Пока же в самых торжественных случаях мне приходилось украшать уши парой принадлежащих Тенку Залие элегантных сережек с солитерами, в которых было так много карат, что я постоянно думала только о том, как бы не потерять их. Я была искренне благодарна своим новым родственницам за всю эту заботу, но все-таки подозревала, что они беспокоятся не столько обо мне, сколько о чести семьи.