Как я изобретал мир

Как-то в обществе я объяснял одной красивой, милой девушке устройство заложенных для защиты Киля мин и способ их взрывания. Услышав, что в наилучшем случае весь корабль взлетит на воздух вместе с командой, она взволнованно спросила, неужели я полагаю, что найдутся люди, способные на такой возмутительный поступок – одним нажатием пальца уничтожить сотни человеческих жизней. После моего подтверждения и попытки оправдания этого действия военной необходимостью она гневно отвернулась от меня и с тех пор явно избегала. Через некоторое время я вновь встретил ее в обществе; сражение под Бау к тому времени уже произошло, Врангель во главе прусских войск намеревался войти в Шлезвиг-Голштинию, и военная фурия захватила все умы. К моему удивлению, завидев меня, моя прекрасная противница тут же подошла ко мне и спросила, работают ли еще мои мины. Я заверил ее в этом, сказав, что лелею надежду вскоре продемонстрировать их действие на каком-нибудь вражеском корабле, тем более что датский флот уже отплыл на бомбардировку Киля. Я намеревался тем самым вновь вызвать так подходящий ей гнев. К моему большому изумлению она ответила с перекошенным от ненависти лицом: «Ах, я буду безгранично рада увидеть, как пара сотен этих извергов взлетит на воздух!» Ее жених получил ранение при Бау, был захвачен в плен и предположительно находился вместе с другими пленными на военном корабле «Разящая Мария», где с ними плохо обращались. Отсюда и такая внезапная смена ее доселе гуманного настроя!

Тогда и в самом деле поговаривали, что в Копенгагене решено обстрелять Киль еще до занятия его германскими войсками. Зная это, мне было все же немного тревожно за судьбу города, так как при точном обследовании фарватера последний оказался шире, чем полагалось первоначально для кораблей средней величины. Датский флот также спокойно мог бросить якорь перед Фридрихсортом и прицельно обстрелять город с канонерских лодок. Поэтому я считал крайне важным, чтобы крепость Фридрихсорт не оставалась в руках датчан. А она предположительно должна была охраняться лишь небольшим числом датских инвалидов[84], так что ее захват казался несложным делом.

Я изложил свое мнение вновь назначенному коменданту Киля, ганноверскому майору. Он полностью согласился со мной, тем более что получил донесение о выходе датской эскадры в море и ее последующем расположении во Фридрихсорте, но сожалел, что не имеет гарнизона, а значит, бессилен что-либо предпринять. Когда я напомнил ему о гражданской гвардии Киля, конечно же, готовой к такому подвигу, он хотя и с сомнением, но согласился дать барабанный сигнал к сбору и передать гражданской гвардии мое предложение. Последняя вскоре собралась в приличном количестве, и я попытался привести доводы того, что для защиты жизни и собственности граждан Киля безусловно необходимо занять Фридрихсорт, что легко можно осуществить еще сегодня, а завтра, вероятно, уже невыполнимо.

Моя речь воодушевила людей. После короткого совещания гражданская гвардия объявила себя готовой в ту же ночь занять крепость, если я возьму над ними командование, в чем я, конечно, знал толк. Затем с помощью коменданта города, не имевшего гарнизона, зато распоряжавшегося достаточно приличным складом боеприпасов, из гражданской гвардии был спешно сформирован экспедиционный корпус из 150 человек и еще 50 человек резерва.

Около полуночи мы были на пути в Гольтенау, откуда должен был начаться штурм крепости. Мой отряд беззвучно и смело прошел по подъемному мосту, который, к счастью, был опущен, и с громким «ура» занял крепость. Какого-то сопротивления оказано не было. Я устроил свою штаб-квартиру в здании комендатуры, и скоро туда привели захваченный, состоявший из шести пожилых фейерверкеров и сержантов и, как оказалось, совсем забытый датчанами гарнизон. Для начала они были посажены под арест, а на следующий день отправлены как первые военнопленные в Киль; это были коренные шлезвиг-голштинцы, явно радовавшиеся такому увольнению из датских войск.

На рассвете я получил донесение, что на рейде лежит датский военный корабль, а вслед за тем доставлен шпион, передававший ему сигналы с крепостного вала. Им оказался приведенный под руки трясущийся старик. Из учиненного допроса выяснилось, что это был гарнизонный пастор, которому показалось слишком неспокойно в обычно столь тихих крепостных развалинах. Потому он подавал со стены крепости рыбакам из лежавшей на другом берегу прохода в бухту деревни Лабё условный сигнал для высылки лодки.

Небольшой военный корабль, оставаясь спокойно стоять на якоре, выслал лодку в Лабё и по ее возвращении вновь вышел в море. Я поднял в крепости большой черно-красно-золотой флаг и приказал занять укрепления, дабы корабль принес в Копенгаген весть о захвате морской батареи Фридрихсорт германскими войсками, как вскоре можно было прочитать из датских газет.