Как я ловил диких зверей

Туземцы были вне себя от возбуждения. Я был готов ко всему, опасаясь, что кто-нибудь из них станет жертвой внезапного помешательства, свойственного малайцам и выражающегося в потребности самоубийства. Но, к счастью, возбуждение постепенно улеглось, и после того как я убедился, что все успокоились, приказал вытащить тигра из-под развалин дома. Шерсть на нем почти совсем обгорела, на голове была широкая рана от пули. Листья, смазанные птичьим клеем, прилипли к его морде так, что он был как бы ослеплен. Очевидно, он перескочил через ограду и каким-то чудесным образом избежал сетей. Но так как он ничего не видел, то в бешенстве своем кинулся вперед по кампонгу и наткнулся на подпорки дома с такой силой, что свалил их и сам был придавлен развалинами дома. Тут опрокинулся светильник с кокосовым маслом, поджег дом — и жизнь тигра была окончена. К счастью, обитатели дома отделались только ушибами. Дом стоял на окраине кампонга, так что пожар не был опасен другим строениям.

Тигра вытащили. От конца морды до хвоста он имел десять футов два дюйма. Весил он наверно больше трехсот семидесяти пяти фунтов — великолепный экземпляр, самый большой, какой я видел в Малакке. Я горько сожалел, что он не достался мне живым.

Но туземцы были вне себя от радости, что злой дух погиб. Они проклинали его на все имевшиеся в малайском наречии лады и плевали на него до тех пор, пока я не приказал вырыть большую яму и закопать его, потому что зловоние было ужасающее.

Кампонг не спал всю ночь. На воздухе разложили костры, приготовили пирушку, и пение и пляска продолжались до зари.

Старейшина был так благодарен мне за избавление кампонга от чудовища, что решил непременно сопровождать меня в куалу и лично рассказать султану, как был убит тигр.

Но Тунку-Юсуп уже успел прославить меня, и туземцы до того преувеличили мои подвиги, что уважение их ко мне как к пауангу было бы прямо смешно, не будь оно так искренно. Султан был поражен не менее своих подданных и очень горд тем, что я совершил «невозможное». Я же был главным образом доволен тем, что взобрался-таки на Гору Духов и, что было еще важнее для меня, поймал необыкновенно много зверей, чтобы увезти с собой в Сингапур.

Глава десятая МОЙ ДРУГ, СУЛТАН ТРЕНГАНЫ

В продолжение девятнадцати лет, что я провел в Малакке, я проделал путь из Сингапура в Тренгану десятки раз; но в памяти моей живо встает мой первый приезд в столицу Тренганы поздно ночью. Я намерен был заняться кое-чем потруднее ловли диких зверей, и все карты были против меня.

С палубы маленького парохода я увидел реку Тренгану в том месте, где она впадает в Китайское море. Сотни рыбачьих лодок выехали на ловлю, каждая из них освещалась факелами из восьми — десяти сухих пальмовых листьев, скрученных вместе. Их зажигали и прикрепляли на носу и по бокам лодки. Каракатицы подплывали на огонь, и их тысячами ловили в невода. Домишки, построенные на сваях там, где было мелководье, в неверном освещении, казалось, сами пускались вброд и шли на помощь рыбакам.

Вскоре после того как я высадился на берег, я уже сидел, поджав ноги, на подушке напротив султана Тренганы. Султан восседал на двух подушках; он спросил меня: «Обычно, когда ты приезжаешь в куалу Тренганы, туан, тебя влечет желание поймать еще диких зверей. Ты хочешь еще слонов?»

Мне было неприятно рассказывать ему, чего именно я теперь хотел, но я знал, что если сразу не открою ему моих намерений, то найдется множество придворных, которые сделают это за меня и исказят мои планы.

— Нет, на этот раз я приехал не как зверолов, Ку, — ответил я, употребляя интимное сокращение слова «принц», так как был в дружеских отношениях с султаном.

Султан подергал себя за свои длинные редкие усы, в которых было так мало волос, что их можно было все сосчитать. Он был человек немногословный.

— В твоей стране, Ку, — продолжал я, — есть много ценного металла: хорошего олова, которое дремлет в почве много лет.

— Сон — хорошая вещь, туан! — ответил он.

— Верно, — сказал я, — верно, Ку; но ведь он младший брат смерти. И вот мои друзья, англичане, честные люди, просят тебя, чтобы ты разрешил им выкапывать этот металл, он слишком уж долго ленился, его надо заставить работать.

— Так ты говоришь, туан, будто металл раб? Но если это и так, и он раб, то ведь он мой раб, спит ли он или бодрствует.

— Верно, Ку. Но и рабов продают. И взамен получают доллары — много долларов. А ведь доллары — это добровольные работники для любого человека.

Он долго молчал, потом промолвил:

— Я каракатица. А ты ловкий рыбак, туан. Ты поднимаешь факел, чтобы я приплыл на свет, и тогда ты меня поймаешь в невод.

Я знал, что хотя султан и был довольно мягким человеком, но раз он на что-нибудь не соглашался, требовались нескончаемые убеждения и уговоры, чтобы заставить его изменить свое решение. Поэтому я подумал, что лучше пока переменить тему разговора.