Как я сошел с ума

– Я продолжу, если ты не против. – Я не выказал эмоций, и Нэйман заговорил вновь. – Через несколько месяцев из-за недуга он бы не смог передвигаться самостоятельно, участь быть увядающим, гниющим с течением времени овощем пугала его. На мой взгляд, такая перспектива страшит каждого. Но это не все, Лоренцо…

– Интересно послушать, что ты еще скажешь, – эгоистично ответил я.

– Дело в том, что он застраховал свою жизнь будучи еще здоровым, и агенты, как и все остальные, не знали о его состоянии. А с течением времени шанс разузнать о его проблемах рос в геометрической прогрессии. У Эшвурда было мало времени на окончательное решение… А как бы поступил ты? Ждал, пока жизнь будет медленно уходить от тебя, или же покончил бы с собой раньше положенного срока, оставив любимую семью в достатке?

– Я бы попытался найти способ лечения.

– Рак, дорогой мой друг, не лечится.

«Господи… неужели он на самом деле был болен?» – спросил я у самого себя.

– Так что бы ты сделал, Лоренцо?

– Думаю, если смерть не за горами, я попытался бы обеспечить лучшее будущее для своих родных.

– Вот видишь. Я ему тоже самое и сказал.

Пауза прервалась внезапно посетившей меня мыслью, которую я тут же озвучил:

– Мне нужно удостовериться в подлинности твоих слов.

– Пойдешь к жене профессора? Ты думаешь, она признается, что её муж был болен, и из-за своей честности лишится выплат? Безусловно, горе будет их частью какое-то время, но жизнь продолжается, а дети так же, как и раньше, нуждаются в еде, одежде, учебе. На это всё нужны деньги. Вряд ли она будет честна с незнакомцем.

Меня озадачило такое рациональное мышление душевнобольного, и я просто не смог проигнорировать этот факт.

– Как тебе удалось сохранить такой ясный разум?

– Хм… Есть несколько способов не принимать таблетки, убивающие любой стимул. Некоторые ухитряются обманывать докторов, других же повседневная доза попросту не берет. Ну а я пошел немного иным путем. Я проглатываю таблетки, но, как только наблюдение прекращается, вызываю рвоту. Таким образом я остаюсь в здравом уме уже долгое время. Надеюсь, честность не сыграет со мной злую шутку, ведь я доверился тебе…

– Лоренцо! Какого черта ты так долго пялишься в эту палату? – подходя, спросил Хэнк.

Видимо, он наблюдал за мной какое-то время.

– После того случая я стараюсь быть более внимательным…

– Че ты несешь?

Я закрыл окошко.

– Мне показалось, что он откинулся.

– Я слышал, как ты разговаривал. – Хэнк открыл окошко вновь и, посветив фонариком, убедился, что пациент лежит в кровати.

– Мне пришлось разбудить его.

– Ты такой бледный, Лоренцо. С тобой точно все в порядке?

– Со мной все нормально. Но спасибо за…

– Иди-ка лучше отдохни, – перебил он. – Я подежурю.

– Даже так?

– Э, нет, не все так просто. За это кайфовое дело ты будешь моим должником.

– Как всегда, – ответил я, изображая негодование.

Чувствуя незакрытый вопрос по поводу моего здоровья, Хэнк бросил оценивающий взгляд, на коем я не стал заострять внимание и отправился в комнату отдыха.

Вскоре наши беседы продолжились. Я рассказал Нэйману о своей судьбе, как устроился в этот ад, какова жизнь свободного человека за пределами стен психиатрической клиники, как тяжело было моим родителям. А он в свою очередь слушал, комментировал, давал советы, но практически не обронил ни слова о своей жизни до клиники. Пациент палаты 204 продолжал утверждать, что не помнит своего прошлого. И вряд ли когда-нибудь вспомнит.

Однажды наш разговор перетек в философские дебри. Помню, тогда я пришел с пачкой печенья, забросил ее в окошко, закрыл его и уселся прямо на пол. Спустя несколько минут приятного общения Нэйман спросил у меня:

– Лоренцо, ты славный парень, но как ты относишься к жизни? В чем её смысл?

– Даже не знаю, может его и вовсе нет, – флегматично ответил я.

– Для молодого человека это странный вывод.

– Согласен. Но я с этим ничего не могу поделать. Почти каждый день я иду на работу, потом отдыхаю, выпиваю, ложусь спать, просыпаюсь – и всё заново. Возможно, у меня появится семья, дети, я сменю одну работу, вторую, но жизнь будет идти, и, по сути, в ней ничего не будет меняться.

– Так для чего ты тогда живешь?

– Сейчас – для родителей, потом – скорее всего, ради собственной семьи. Но в целом, считаю, что природа придумала инстинкт самосохранения не зря, иначе каждый второй житель планеты уже был бы на том свете, даже не вникая в суть серьезных проблем. Плюс любопытно посмотреть, что же будет дальше, возможно, случится что-то интересное, о чем я даже и не предполагаю. Наверное, в этом все-таки есть какой-то смысл.

– Знаешь, я бы хотел, чтобы у меня был такой же сын. Умный, благородный, честный…

– И сидящий в соседней палате…

Мы немного посмеялись.

– И такое возможно, – ответил мой собеседник, после чего продолжил: – Но у меня тоже есть теория по поводу смысла жизни.

– И какая же?

– Думаю, мы, люди, созданы с какой-то иной целью, до которой сами должны додуматься…

– Я начинаю предполагать, что тебя не зря здесь держат.