Как я стал американцем

Мы стояли в белой парадной форме на плацу напротив трибуны, напоминающей Мавзолей в миниатюре (мы долго гадали и решили, что видимо здесь похоронен труп юного Ленина). С противоположной стороны, за нашими спинами толпились родственники — все те, кто приехал посмотреть, как мы принимаем Присягу. Нас вызывали по-очереди, каждый четким строевым шагом подходил к трибуне и глядя в глаза командиру части и начальнику полит. отдела скороговоркой произносил текст присяги, смысл которой сводился к одному: "ежели я нарушу, то нехай меня посадят"… Старшина Козлов громко назвал фамилию очередного курсанта и сразу как-то внутренне напрягся: — Матрос Вячеслав Гольдварг! Славик Гольдварг, махая руками как метроном и совершенно не контролируя с испугу перемещение своих ног, по широкой дуге подошел к трибуне и начал: — … Ммм… Э-э-э… Пегед гицом свогих товагищей… Мммм… Клянусь! — и этим ограничился, от волнения что на него смотрит несколько сотен человек его заклинило. — Вы готовы до последней капли крови сражаться за Родину? — начальник полит. отдела спросил проникновенно в микрофон. — У-у-у… — проблеял Славик… — Родина у него не здесь, — неожиданно громко прошептал Ваня Тайстра, злой на Славика Гольдварга за вчерашний инцендент с одеколоном (Вчера Славик Гольдварг наконец-то получил по почте документы о том, что он страдает мочекаменной болезнью, и отнес их в санчасть. Ему предложили сдать повторные анализы, но тары для мочи не было — да и откуда ей взяться, если у нас почти не было личных вещей? Не нести же анализы в котелке? Поэтому Славик выпросил у меня флакон с остатками одеколона, тщательно вымыл его, наполнил мочой и поставил в умывальнике… Каково же было его удивление, когда он увидел Ваньку, который побрившись, тщательно втирал сей "одеколон" в свою физиономию)… — Родина у него в Тель-Авиве… — Тайстра, молчать! — оборвал Ваньку старшина Козлов… — Hу, шо, сынку? Ты готов послужить своей стране? — микрофон взял командир части капитан первого ранга Бакши, — ну кивни головой… Во! Мо-ло-дец!.. Козлов, давай следующего из своей группы… — Козлов, давай следующего из группы козлов, — прошептал я себе под нос. Стоявший рядом Николай покраснел от натуги чтобы не заржать в полный голос.

После принятия присяги был праздничный обед — нам выдали кроме двойной порции варенного сала еще и по десятку карамелек на брата — слипшихся от жары в противный шерстной комок — с волосами от мешка, в котором их хранили. Затем всех, к кому приехали родители, отпустили в увольнение до завтра. Моя жена не приехала — у нее были каникулы, которые она решила "посвятить стройотряду". Поэтому я пошел в казарму. Открывая дверь в пустое помещение, услышал стихи Блока… Это был старшина Козлов. Уютно расположившись в койке, он декламировал с закрытыми глазами еще несколько минут, пока не почувствовал постороннее присутствие. Резко вскочив с койки, Козлов улыбнулся и сказал: — Все Андрей, отслужил я свое… Завтра домой… А ты веселый парень. Но все же будь аккуратнее, все письма читает военный цензор, ты ее видел — баба из особого отдела… Так вот, говорят, она чуть лужу не напустила от смеха, когда прочитала твое письмо про старшину роты мичмана Пересадова.

* * *

Старшина роты мичман Пересадов был тем стихийным бедствием, на которое никто не обижался. Ведь не будешь же обижатьс на снег зимой и жаркое солнце летом. Так и с Пересадовым: он очень любил зтаиться в кустах возле матросской курилки и ждать, когда кто-нибудь из матросов назовет кого-нибудь просто по имени — вроде: "Петька, дай сигарету…". Это уже был криминал — назвать друг друга разрешалось только по званию и фамилии, типа: "Матрос Пупкин! Дайте прикурить!" Это было бы смешно, если бы не наказания — за обращение по имени, за разговоры на своем родном языке (отличном от русского, к примеру — на украинском) можно было схлопотать до 10 дней ареста… И вот пришел час расплаты: мы сидели в курилке втроем: я, Николай и Славик Гольдварг. Славик нам рассказывал, что он "за службу всей душой, но он ведь почками больной. К тому же он кривой, хромой, ну и с пробитой головой…". Вдруг из кустов, широко неся свою красную как у перезревшего гурона морду, выскочил мичман Пересадов: — А-а-а! Это Вы-ы-ы-ы! Вот что, чтобы я Вас не наказывал за то, что Вы не успели встать, когда я сюда тихо подошел, предлагаю Вам поработать на благо Родины. Ну как, согласны? — тон старшины роты возможности отказа не предусматривал. "Работой на благо Родины" оказалась погрузка огромного чурбака, когда-то служившего для рубки мяса, в мотоциклетную коляску. Сам Пересадов умелся куда-то по своим делам, дав нам на погузку 10 минут. — Бля!!! Утомила эта скотина, — сказал Коля после погрузки чурбака в колсяску. — Слушай, а странная конструкци… Полет инженерной мысли, достойной академика Патона! — высказался Славик, разглядывая гибрид из мотоколяски и мотороллера, — … а вот если открутить эти шурупы, то коляска должна отделиться как ступень у ракеты…