Как я стал кинозвездой

Хорошо, что Лорелея не слышала этих рассуждений, иначе она наверняка прогнала бы Фальстафа. Я вспомнил толпу кандидатов на роль Орфея и решил все же обсудить этот сложный вопрос с Черным Компьютером.

Фальстаф, видимо, усек, о чем я думаю, потому что сказал:

— Ладно, Энчо, хватит тратить драгоценное время на пустые разговоры, приступим к серьезной работе. Для начала прочти мне что-нибудь, хочу понять степень твоей гениальности. Есть у вас Шекспир?

Я порылся в книгах, которые мама принесла накануне, и нашел том, на котором было написано: «Вильям Шекспир. Трагедии. Перевод с английского».

— Отлично! — обрадовался Фальстаф. — Выберем что-нибудь этакое… — И, полистав книгу, остановился на странице сто семьдесят шесть. — Вот! «Ромео и Джульетта»! Лучшее, что было когда-либо написано о любви.

При слове «любовь» я подумал о Росице, и сердце у меня забилось громче. А Фальстаф сел возле меня и показал страницу:

— Почитаем вместе вот эту сцену: дом Капулетти, сад, ночь, луна, звезды, благоухают цветы, издали доносятся звуки гитары, Джульетта стоит на балконе, Ромео снизу смотрит на нее, хочет к ней подняться… Я буду Джульеттой, а ты — Ромео. Начали! — И первый прочитал вслух:

Фальстаф — Джульетта (басом)

Как ты попал сюда? Скажи, зачем?
Ведь стены высоки и неприступны.
Смерть ждет тебя, когда хоть кто-нибудь
Тебя здесь встретит из моих родных.

Я — Ромео (сопрано)

Я перенесся на крылах любви:
Ей не преграда — каменные стены.
Любовь на всё дерзает, что возможно,
И не помеха мне твои родные.

Фальстаф — Джульетта

Но, встретив здесь, они тебя убьют.

Я — Ромео

В твоих глазах страшнее мне опасность,
Чем в двадцати мечах.
Взгляни лишь нежно —
И перед их враждой я устою.

Фальстаф — Джульетта

О, только бы тебя не увидали!

Я — Ромео

Меня укроет ночь своим плащом.
Но коль не любишь, пусть меня увидят.
Мне легче жизнь от их вражды окончить,
Чем смерть отсрочить без твоей любви [1].

Я замолчал, потому что дальше читать не мог — так меня взволновали эти душераздирающие слова. Я тоже был готов на смерть ради любви, только пока еще не знаю к кому — к Милене или к Росице… Фальстаф хлопнул себя по животу и загудел:

— Слушай, не найдется ли чего-нибудь перекусить? В поезде не успел пообедать. Где у вас кухня?

И, не дожидаясь ответа, сам пошел на кухню, открыл холодильник, вынул оттуда бутылку пива и жареного цыпленка, приготовленного папе на ужин. Вернулся в комнату и принялся есть и пить, а мне велел читать дальше в одиночку. Но я был до того голодный и до того потрясен переживаниями Ромео и Джульетты, что заикался сильней, чем всегда, и Фальстаф нетерпеливо прервал меня:

— Достаточно! Все ясно…

Умяв всего цыпленка и осушив до дна бутылку, он крякнул и уже спокойнее продолжал:

— Гением тебя, конечно, не назовешь, но ты не огорчайся, гении рождаются в сто лет раз… Я научу тебя хотя бы не заикаться и читать с выражением. Положи книгу. Сейчас я тебе покажу несколько упражнений для дикции. Открой рот пошире и медленно произнеси: «Бла-бла-бла…»

Я широко разинул рот и медленно произнес:

— Бла-бла-бла…

— А теперь: «Бле-бле-бле…»

Я заблеял:

— Бле-бле-бле…

За этим последовало «бли-бли-бли, бло-бло-бло» и так далее, пока я не проблеял весь алфавит и у меня не заныла челюсть.

— Ну, на сегодня, пожалуй, хватит, а то на поезд опоздаю, — сказал Фальстаф. — Следующее занятие — в четверг. К тому времени повторишь все упражнения хотя бы по тридцать раз и прочитаешь до конца «Ромео и Джульетту». Буду спрашивать, имей в виду.

И ушел, похлопывая себя по животу, который гудел, как пустая бочка.

На часах было полчетвертого. Я тут же накинулся на Шекспира. Надо было дочитать до прихода мамы, потому что «Ромео и Джульетта» наверняка из тех книг, которые она мне запрещает.

Я прочел трагедию молниеносно, пропуская длинные описания. В ней рассказывается про любовь и ненависть, про дуэли и яды, убийства и самоубийства и еще про многое, чего я толком не понял, в следующий четверг попрошу Фальстафа объяснить. А вообще-то война между родными Ромео и родней Джульетты очень похожа на нашу войну с Женским царством…

Я до того увлекся чтением, что забыл поесть, а когда спохватился, в дверь уже звонили, и я пошел открывать.

На пороге стоял не Маэстро, а Бобби из ВИА «Олимп». Он держал в руках гитару и скалился во весь рот.