Как я стал собой. Воспоминания

Вероятно, мы – не единственная такая группа, но до меня не доходили слухи ни о чем подобном, и уж точно я ни разу не слышал о группах, которые прожили бы так долго. За эти два десятилетия мы пережили смерть четырех участников, а у двоих развилась деменция, которая вынудила их покинуть группу. Мы обсуждали смерть супругов, повторные браки, выход на пенсию, заболевания родственников, проблемы с детьми и переезды в дома престарелых. В каждом случае мы оставались верны обязательству честно анализировать себя и друг друга.

Больше всего в нашей группе меня поражает тот факт, что я постоянно встречаюсь с чем-то новым. На протяжении вот уже более чем пятисот встреч я не перестаю совершать открытия о членах нашей группы и самом себе.

Наверное, наиболее трудным переживанием для всех нас было вынужденное и подробное наблюдение зарождения и развития деменции у двух наших любимых товарищей. Нам пришлось столкнуться со множеством дилемм. Насколько откровенно нам следует говорить о том, что мы видим? Как нам реагировать на манию величия или отрицание, сопровождающие деменцию? И – еще более тяжелый вопрос – что делать, если нам покажется, что член нашей группы больше не должен встречаться с пациентами?

Каждый раз, когда это происходило, мы настоятельно рекомендовали члену группы проконсультироваться у психолога и пройти нейропсихологическое тестирование, и в каждом случае наш консультант использовала свой авторитет и полномочия и побуждала нашего товарища прекратить практику.

Как большинство людей в возрасте за восемьдесят, я и сам опасаюсь деменции, и было три или четыре случая, когда группа сообщала мне, что я уже рассказывал о том или ином эпизоде. Как бы стыдно мне ни было, я был благодарен группе за честность. Однако где-то на задворках сознания я ощущаю страх, что однажды кто-то из членов группы будет настаивать, чтобы нейропсихологическое обследование прошел я.

Когда один из самых молодых членов группы ошеломил нас сообщением, что ему только что диагностировали неизлечимый рак поджелудочной железы, мы всецело были с ним на протяжении всего времени, когда он открыто и мужественно говорил о своих страхах и переживаниях. Ближе к концу его жизни, когда он был уже слишком болен для поездок, мы провели встречу у него дома. Вся группа присутствовала на панихиде по нему.

Всякий раз, как кто-то из членов группы умирал, мы принимали на его место нового участника, чтобы размер группы оставался сравнительно постоянным. Однажды мы все присутствовали на свадьбе одного из нас, которая была устроена в доме другого члена группы, а третий проводил церемонию бракосочетания. Вся группа также присутствовала на двух других свадьбах и на бар-мицве сына одного из нас. В другой раз вся группа посетила дом престарелых, куда был определен наш товарищ с острой деменцией.

Много раз мы обсуждали вопрос, не разбавить ли наши ряды женщинами, но поскольку мы всегда принимали только по одному новому члену, большинству из нас казалось, что женщина неуютно чувствовала бы себя при таком численном перевесе мужчин. Задним числом я думаю, что в этом мы ошиблись. Что-то мне подсказывает, что группа стала бы еще плодотворнее, если бы мы начинали со смешанным составом.

Я всегда был активен в группе, и поначалу, когда группа казалась незаинтересованной и избегала глубоких вопросов, нередко становился единственным, кто делал замечания по процессу – то есть говорил о чрезмерной поглощенности группы безопасными, поверхностными вопросами. Однако по прошествии первых нескольких лет другие стали брать эту роль на себя так же часто, как я сам.

Мы оказываем друг другу помощь на нескольких уровнях. Порой мы работаем над глубокими личностными проблемами или над склонностью членов группы к сарказму и уничижительным замечаниям, над чувством вины из-за ощущения, что якобы тратишь на себя слишком много группового времени, над страхом незащищенности и стыда. Порой мы сосредотачиваемся на том, чтобы просто оказать поддержку и дать члену группы знать, что мы рядом.

Недавно я приехал на встречу в состоянии сильного потрясения из-за автомобильной аварии, случившейся за неделю до встречи. После этой аварии я стал бояться водить машину и задавался вопросом, следует ли мне в моем возрасте продолжать садиться за руль. Другой член группы рассказал мне, что пару лет назад у него была серьезная авария и он оставался под сильным впечатлением от нее на протяжении полугода. Он рассматривал это как легкое проявление посттравматического стрессового синдрома. Такое переформулирование оказалось для меня очень полезным, и я отправился домой за рулем, уже чувствуя себя спокойнее, хотя по-прежнему вел машину осторожно.