Читаем Как я стал собой. Воспоминания полностью

Стены этого гастронома были почти сплошь увешаны семейными фотографиями, на которых можно было видеть простодушных, напуганных беженцев с одухотворенными глазами, прибывших на остров Эллис из Восточной Европы. Эти фотографии меня заворожили: они напоминали фотографии моих родственников. Я увидел печального мальчика, произносящего речь на бар-мицве, – он мог бы быть мной. Я увидел женщину, которую поначалу принял за свою мать. Я ощутил внезапный – и новый для меня – прилив нежности к ней одновременно с приступом вины и стыда за то, как критически отзывался о ней на страницах этой книги. Как и моя мать, женщина на фотографии казалась необразованной, напуганной, привычной к тяжелому труду, просто пытающейся выжить и поднять семью в незнакомой новой культуре.

Моя жизнь была такой богатой, такой привилегированной, такой безопасной – в основном благодаря тяжкому труду и великодушию моей матери. Я сидел там, в этом гастрономе, и плакал, глядя в глаза этой женщины и всех этих беженцев. Я целую жизнь исследовал, анализировал и реконструировал свое прошлое, но теперь осознаю, что во мне есть юдоль слез и боли, с которой, возможно, никогда не удастся покончить.

Поскольку я ушел из Стэнфорда рано, еще в 1994 году, мое ежедневное расписание остается неизменным: я каждое утро пишу по три-четыре часа, как правило, по шесть-семь дней в неделю, и пять раз в неделю во второй половине дня принимаю пациентов. Я более пятидесяти лет живу в Пало-Альто, и мой кабинет располагается в отдельном здании в пятидесяти метрах от моего дома. Около тридцати пяти лет назад я купил квартиру в районе Рашен-Хилл в Сан-Франциско, с прекрасным видом на город и залив, и во второй половине дня по четвергам и пятницам принимаю пациентов там. Мэрилин присоединяется ко мне вечером в пятницу, и мы, как правило, проводим выходные в Сан-Франциско, бесконечно интересном для меня городе.

Ялом в своем кабинете в Паоло-Альто, 2010 г.

Я журю сам себя за свое фальшивое пенсионерство: «Интересно, сколько восьмидесятипятилетних психиатров работают, как я?» Продолжаю ли я работать, как мой пациент Говард, стараясь отсрочить дряхлость и смерть? Такие вопросы тревожат меня, но у меня есть свой арсенал готовых ответов: «Я еще многое могу дать людям… Старение помогает мне лучше понимать и утешать людей моего возраста… Я писатель, и творческий процесс меня пьянит, так с чего я должен от него отказываться?»

Да, признаю: подхожу к этому последнему абзацу с содроганием. Где-то на заднем плане сознания у меня всегда маячила стопка книг, которые я еще напишу, но теперь это уже не так. Уверен, что этот труд станет моей последней книгой. Мои друзья и коллеги тяжело вздыхают, когда слышат от меня эти слова. Они слышали их много раз. Но боюсь, на сей раз все иначе.

Я всегда прошу своих пациентов исследовать свои сожаления и призываю стремиться к жизни, свободной от сожалений. Теперь, оглядываясь назад, я мало о чем жалею. Со мной рядом всю жизнь была и остается выдающаяся женщина. У меня есть любящие дети и внуки. Я живу в привилегированной части света с идеальным климатом, чудесными парками, низким уровнем бедности и преступности. Здесь находится Стэнфорд, один из великих университетов мира. И я каждый день получаю письма, напоминающие мне, что я помог кому-то в далеких краях. Поэтому мне отзываются слова Заратустры Ницше: «Так это была жизнь? Ну что ж, еще раз!»

<p>Благодарности</p>

Я благодарен многим людям, помогавшим мне в этом непростом предприятии. Члены «Пегаса», группы врачей-литераторов из Стэнфорда, давали критические отзывы на несколько глав книги. Особая признательность основателю этой группы, Гансу Штейнеру, и моему другу Рэнди Вайнгартену, психиатру и поэту, который предложил название для главы «Новичок в старении».

Я благодарен своим пациентам, разрешившим мне использовать в книге их терапевтические случаи. Для сохранения конфиденциальности я изменил все имена и персональные характеристики, но в то же время постарался рассказать правду о каждой встрече. Мои пациенты постоянно просвещают и вдохновляют меня.

Мне невероятно повезло с редакторами – Сэмом Дугласом и Дэном Герстле. Спасибо Дэвиду Шпигелю и, разумеется, моему литературному агенту Сандре Дийкстра и ее коллеге, Андреа Кавалларо, которые с энтузиазмом поддерживали меня на протяжении всей работы над книгой.

Друзья всей моей жизни, Джулиус Каплан и Беа Глик, помогали встряхнуть мою память. Поучаствовали в этом и мои четверо детей и семеро внуков.

Наконец, самая большая благодарность – моей возлюбленной жене, Мэрилин, которая помогала мне вспоминать события давно минувших дней и была моим домашним главным редактором.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ирвин Ялом. Легендарные книги

Лжец на кушетке
Лжец на кушетке

Роман Ирвина Ялома "Лжец на кушетке" — удивительное сочетание психологической проницательности и восхитительно живого воображения, облеченное в яркий и изящный язык прозы. Изменив давней привычке рассказывать читателю о внутреннем мире и сокровенных переживаниях своих пациентов, доктор Ялом обращается к другим участникам психотерапевтических отношений — к самим терапевтам. Их истории рассказаны с удиви — тельной теплотой и беспощадной откровенностью. Обратившись к работе доктора Ялома, читатель, как всегда, найдет здесь интригующий сюжет, потрясающие открытия, проницательный и беспристрастный взгляд на терапевтическую работу. Ялом показывает изнанку терапевтического процесса, позволяет читателю вкусить запретный плод и узнать, о чем же на самом деле думают психотерапевты во время сеансов. Книга Ялома — прекрасная смотровая площадка, с которой ясно видно, какие страсти владеют участниками психотерапевтического процесса. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Ирвин Дэвид Ялом , Ирвин Ялом

Психология и психотерапия / Проза / Современная проза / Психология / Образование и наука

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее