Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой

Внутри базара полы жемчужно-белые. Все белое, включая жару. Я замечаю «Макдоналдс», который спроектирован так, чтобы вписаться в окружающую среду. Это выглядит… как… подождите… да, это выглядит как мечеть. МакМечеть. Я представляю себе табличку снаружи: более миллиарда спасенных! Я нахожу это очень, очень забавным. Да, жара уже действительно становится невыносимой. Я пробираюсь через лабиринт магазинов, всеми управляют иностранцы. Названия магазинов отражают принадлежность к стране того или иного владельца: «Портные Индии», «Манильские парикмахеры». Я полагаю, это придает ощущение многонациональности городу, хотя в этом есть что-то бесспорно тоскливое, как страстное желание оказаться дома. Эмигранты — рабочие пчелы для катарской экономики. Они живут 20, 30 лет здесь, некоторые даже были рождены тут, но они никогда не станут гражданами Катара. И это сделка, которую они с готовностью принимают, хотя она кажется немного грязноватой, на мой взгляд. Большинство их них оставили семьи дома, до тех пор, пока они, наконец, не уволятся, вернувшись домой как триумфаторы, и построят огромный дом. Как раз чтобы в нем умереть.

Я делаю остановку, чтобы взять чая. Горячие напитки охлаждают эффективнее, чем холодные. Еще одна ирония жизни в пустыне. Беру местную газету «Peninsula Times». В ней фотография, на которой эмир принимает посла Непала. Газеты размещают одну и ту же фотографию, сделанную в той же комнате с орнаментом, с той же тисненными золотом коробкой. Вся разница в сидящем напротив эмира человеке, выглядящем совершенно некомфортно, пока эмир, человек больших размеров, разваливается в своем кресле, просто болтаясь в нем. Я переворачиваю страницу. Там история о серьезной нехватке кондиционеров. Написана в том же настойчивом, перехватывающем дыхание стиле, как, например, статья о нехватке антибиотиков. Призыв к молитве, саундтрек Ближнего Востока, разлетается рикошетом по белому мрамору. Как часто и во скольких странах я слышал этот звук? Это действительно красиво. Вам не надо быть мусульманином, чтобы оценить вокальный талант хорошего муэдзина. Сейчас, после атак 11 сентября, я ощущаю красоту с оттенком угрозы.

Мусульмане молятся 5 раз в день. Как повелевает Коран. Почему 5? Почему не 4 или 6? Только Аллах знает, но ислам пророс из арабской пустыни около 1400 лет назад, и одной из основных функций новой религии стало, намеренно или нет, объединение людей вместе. Обязательная молитва заставляла людей выйти из шатров и пойти в шатры побольше, общественные, или же мечети.

Спустя 1300 лет французский экзистенциалист Жан-Поль Сартр метафорически выбранил понятие общего блаженства, объявив, что «ад — это все остальные люди». Сартр был не прав. Или это так, или он общался с неправильными людьми. Социологи оценивают, что около 70 % нашего счастья основывается на наших взаимоотношениях, и количественно, и качественно. Взаимоотношениях с друзьями, коллегами, семьей, соседями. В сложные времена дух товарищества притупляет нашу боль, а в хорошие времена усиливает наше счастье.

Так, значит, самый важный источник счастья — другие люди? А что делают деньги? Они изолируют от людей. Они позволяют строить стены, говоря прямо и иносказательно, вокруг нас. Мы переезжаем из дружного общежития колледжа в квартиру, дом или, если достаточно богаты, особняк. Мы думаем, что движемся вверх. На самом деле мы окружаем себя стенами.

Мой водитель такси не знал, где находится Катарский национальный музей, и вынужден был остановиться три раза, чтобы спросить дорогу. Знак, что Лиза, вероятно, была права. Как-то за завтраком она заявила, что катарцы не имеют культуры.

Я чувствовал себя обязанным защитить катарцев, хотя и не понимал почему.

— Мне кажется, это немного чересчур, любая страна имеет культуру.

— Хорошо, — сказала она. — У них нет кухни, нет литературы и нет искусства. Для меня это значит, что нет культуры.

— Но у них есть министр культуры.

— Да, и у них есть министр юстиции. Это не означает, что у них есть правосудие.

В этом был смысл. Единственная культура прилетала в Катар на самолете, утверждала Лиза. Артисты и авторы прилетали ежедневно. И это как лобстеры от Мане.

— Хорошо, но у них есть музей. Я видел на карте, — я не был готов сдаваться. — Если у них есть музей, то должна быть и культура.

Лиза скромно улыбнулась:

— А вы видели их музей?

И вот я здесь, возле музея. Первое, что бросается в глаза в этом приземистом бетонном здании — что это, вероятно, единственное во всей стране здание, не оборудованное кондиционерами. Может, задаюсь я вопросом, это попытка продемонстрировать сложности катарской жизни до эры кондиционеров? Духота внутри бетонного помещения невыносима. За секунды реки пота заливают мой лоб, затекая в глаза и обжигая их.