Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой

К счастью, я прибыл в субботу, в самый разгар декадентского исландского уик-энда, который не следует путать с трезвой исландской неделей.

Все пьют в меру, как считают они, но не в умеренных количествах. Вполне приемлемо доводить себя до состояния пьяной комы в выходные, но выпить бокал Шардоне во вторник вечером — это уже алкоголизм. Исландцы приписывают эту странность, как и все их грешки, прошлому викингов. Теория выглядит следующим образом: в суровые дни, давным-давно, люди никогда не знали, когда может прибыть следующий улов рыбы или урожая овощей, поэтому, когда они получали ее, то пожирали ее с жадностью. Конечно, в настоящее время не существует нехватки чего-либо в Исландии, за исключением солнечного света, но старый менталитет разгула остается. Только больше удовольствия.

На самом деле, лучшее объяснение, которое я слышал про пьяные выходные, дал мне загорелый пингвин. Хорошо, не настоящий пингвин, но исландец по имени Магнус, который живет в Майами-Бич. Когда мы встретились на обеде в один прекрасный день, я сразу же вспомнил об образе загорелого пингвина. Я попытался, но не смог вытеснить из моего сознания в течение двух часов, что мы ели и пили в книжном магазине-кафе. Магнус считает, что исландцы так много пьют, потому что население настолько невелико. Они видят одни и те же знакомые лица изо дня в день. К концу недели им нужен перерыв, но с острова выбраться не так просто. Таким образом, они много пьют, и вдруг все эти знакомые лица выглядят немного менее знакомыми.

— Это вроде как надеть новую пару очков, но с другими диоптриями, — объясняет мне загорелый пингвин. — Мир выглядит немного по-другому, немного менее знакомым.

Здесь, в Рейкьявике, столице Исландии, есть бар прямо рядом с моим отелем. Он называется SIRKUS. Фасад окрашен в ярко-красные и зеленые цвета, будто на Карибском острове, а не в холодном, темном Рейкьявике. Я спрашиваю парня на ресепшене, может ли он рекомендовать его. Он быстро оглядывает меня, прежде чем объявить:

— Я не думаю, что это для вас.

— Вы предполагаете, — я говорю, делая все возможное, чтобы звучать обиженным, — что я недостаточно хорош для этого бара?

— Не совсем. Я предлагаю вам послушать панк-музыку и прикупить одежды в секонд-хенде.

Он прав. Я осматриваю себя и отправляюсь в несколько более взрослое заведение, которое он мне рекомендовал. Бар действительно взрослый, если считать взрослым человека 1982 года рождения. Много деревянных панелей и дорожек освежения. Музыка из автомата подозрительно попсовая.

Я заметил группу молодых исландских мужчин, сидящих за столом, собравшихся вокруг центральной части: две большие бутылки Tanqueray, удобно расположившиеся в ведре со льдом. Ясно, что они приготовились серьезно провести время.

Я заказываю пиво, которое стоит столько же, сколько высшее образование в некоторых странах. Высокая стоимость алкоголя (и почти всего остального) в Исландии — еще одно объяснение их особой культуры пития. Поскольку выпивка стоит дорого — если вы не напились, то зря потратили время. Трудно спорить с такой крепкой скандинавской логикой.

Исландия имеет длинную и витую историю с алкоголем. Страна экспериментировала с запретами примерно в то же самое время, когда это делали в США, и примерно с тем же успехом. Запрет был снят в 1930 году, и исландцы до сих пор пьют от души. Как ни странно, правительство продолжает запрещать пиво в течение многих десятилетий, по-видимому, стремясь к тому, чтобы люди оставались трезвыми всю неделю, а не перемежали пьянство несколькими днями трезвости. И, наконец, в 1989 году запрет на пиво был снят, и исландцы сложили рюмки и подняли свои пивные кружки. Один исландский психолог сказал мне: «Исландцы, чтобы напиться, использовали крепкие спиртные напитки, такие как водка, теперь они упиваются вином и пивом». Он сказал, что это то, как он представлял прогресс.

Я потягиваю свое экстравагантное пиво, развлекая себя вычислениями, сколько стоит каждый глоток, остановившись на цифре $1,25. Делая маленький глоток, всего на семьдесят пять центов, я слышу женский голос. Она говорит по-английски, и она говорит со мной.

— Можете ли вы связать меня?

Я поворачиваюсь и вижу крупную женщину с татуировкой чего-то трудноразличимого на ее левом предплечье. Кажется, я пялюсь на нее уже слишком долго.

— Можете ли вы связать меня? — повторяет она еще раз, отбросив предлог, который придавал похотливый характер ее просьбе. Она указывает на шнуровку на спине ее платья, которая развязалась. Я завязываю ее.

Ее зовут Ева, и она пьяна. Через несколько минут я узнал, что у нее день рождения сегодня, что она мать-одиночка, что ее бывший муж избил ее, что она живет за пределами Исландии в течение последних семи лет и что теперь она совмещает три работы.