Читаем Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция полностью

Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

12.09.73 Маршрут с Барбосом. Были моменты, когда хотелось крикнуть: «Все, больше не могу!!!» Решил бросить геологию, хотя, причем тут геология? Завтра будет такой же маршрут в 20 км с превышениями до 2 км. Вверх, вниз, вверх, вниз. Здорово ослаб от поноса. К концу маршрута настолько отупел от усталости, что последние 10 км прошел незаметно. Вернулись в 10 вечера, несколько раз теряли тропу. Тащил около 15кг и прибор СРП. Посмотрим, что будет завтра, буду держаться до последнего – перед концом практики Барбос обещал дать неделю на отчет и личные маршруты. На следующий день камералили. Повариха мне постирала, ее зовут Маргарита Михайловна (Ритка). У нее красный нос, веснушчатое лицо и стеклянный глаз. С Ибрагимом детонационным шнуром срубили на дрова большую арчу. Заштопал джинсы, Маргарита сказала: «И женщина так не сможет». Перечитал запись 13 сентября – как глупо, страх – ничто перед усталостью.

* * *

Позвонил сын Александр. Сказал, что в одиннадцать придет.

7

Когда я взвел курок,

Когда я целюсь,

О, тогда

Нет для меня богов!

Исикава Такубоку.

В первом часу ночи, хлопнув дверью, сын ушел. Что из моих слов толкнуло его на это, понять не могу.

* * *

Они не приходили. Проснулся в дурном настроении, разбитый.

* * *

Перед обедом захотелось что-то приготовить. Сотворить. Остановился на винегрете, сварил овощей, фасоли, немного мяса и пошел в магазин за квашенной капустой. За прилавком стояла девочка лет пятнадцати. Рядом – мать или наставница. Спросил вопросительно взглянувшую девочку, хороша ли капуста.

– Да, хороша.

Купил. По дороге попробовал – несъедобна абсолютно. Видимо, круто заплесневела, и ее промыли.

– Выбросить что ли? – спросил себя.

– Жалко, – ответил.

– Нет, надо выбросить. Ты же из жадности сунешь ее в винегрет, все испортишь, и будешь жрать, проклиная себя.

– Суну. И буду жрать, проклиная себя.

– Что же делать?

– Есть идея!

Вернулся в магазин, – девочка посмотрела вопросительно, – бросил перед ней пакет:

– У вас совести нет, может, еще кому продадите.

И ушел, довольный.

* * *

В этом весь я. Достал обидчика, и не на потерянную десятку, а на всю сотню. Что это? Подлость? Нет. Это подленькая радость иезуитской победы: Достал! Укусил! Растоптал!

Помню одну из ссор со Светой. Тупо-принципиальную, громкую и с Верой Зелековной за декорациями. Когда перепалка перешла в эндшпиль "Кто кого", и некрепкая Света разошлась по швам и расплакалась, я ушел на улицу. Ушел, чтобы не показать любимой жене сволочную победную усмешку, готовившуюся опоганить лицо.

"Ради красного словца не пожалеет и отца"... Это про меня. И эта безжалостность есть убийство. Ты находишь острое слово, вынимаешь и вгоняешь его в сердце матери, жены, сына, друга, просто человека.

Пушкин и Лермонтов страдали этой же болезнью.

Писать бы, как они.