Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

Кроткий на вид, я был тем еще мальчиком. Заборы виделись мне барьерами, форточки – лазейками на свободу, крыши – шагом к небу. Испытания ради, я разорял шмелиные гнезда (и бывал ими наказан), стрелял из рогатки в милиционеров, стерегших пруд с питьевой водой и не боялся темноты.

К воде я привык лет в пять – каждый день мама ходила после завтрака по магазинам, и мы с братом сбегали на канал, доставлявший воду на небольшую ГЭС, одну из каскада. Тек он в высоких и крутых бетонных берегах и был глубок, стремителен, но не страшен – через каждые пятнадцать-двадцать метров его пересекали проволоки, за которые можно было зацепиться. Реже мы бегали на бурливую голубую речку, питавшую канал – она была дальше, – и также ее не боялись: быстрые воды отзывчивы на ласку как всякое сильное существо – достаточно было их погладить ладошками, и они выносили на берег или спокойное место. А тихие воды едва меня не убили. Как-то убежав на городской пруд, я, фактически не умевший плавать, утонул. Неподвижная вода равнодушно поглотила меня, решившего (испытания ради) перебраться на другой берег – в то время я не знал, что равнодушное бессмысленно гладить, его надо бить со всех сил. Вода поглотила голубое небо, мое детское тело, мою жизнь, но не все. Что-то оставалось вовне. Это было Нечто бесстрастно видящее. Это было Око. Оно видело воду, илистое дно, усеянное бутылками, видело меня, видело живым, видело, как свою часть. Оно вошло в меня зрением.

И я увидел это, и пошел ко дну, и, оттолкнув его ногами, выскочил к свету, и утонул вновь, чтобы вновь выпрыгнуть. Попрыгав так, выбрался на мелкое место, потом на берег (другой!), выбрался в жизнь.

Было ли то Око Богом? Не знаю. Если ты видел Око, если оно спасло тебя, то это не имеет значения и веры прибавить не может, ибо вера есть отношение к неизведанному.

А вот мама Мария верила в Бога, иногда страшила им, но мы не боялись и воспринимали его как человека, неслышно и незримо обитающего рядом, совсем как сосед, о котором мы знали только то, что он Глущенко. Бог был лишним в нашей жизни, потому что в ней богом была мама Мария.

* * *

Странные совпадения... Первая любовь – Ева, мама – Мария, отец – Иосиф, сестра – Лена, почти Магдалена, а я чуть не убил брата.

* * *

...Отец Иосиф, вернувшись из командировки, решил устроить семейный праздник с купанием в городском пруду и последующим ужином в ресторане над водой. Когда все собрались, он ушел ловить такси. Мы с Андреем, смирно посидев минут десять, просочились на улицу и с чего-то стали бросаться в друг друга камнями.

Кажется, что-то злило меня. Что? День рождения?..

Да.

Семейный праздник был затеян по поводу дня рождения Андрея. Тогда я впервые узнал, что есть дни рождения, и что их празднуют.

– А когда будет мой? – спросил я маму Марию, узнав о поводе семейного торжества.

– Будет, – ответила она так, что я понял: мой день рождения и день рождения Андрея – не одно и тоже.

...Брат стоял внизу, на дороге, спускавшейся по дну оврага, мне досталась позиция семью метрами выше, на одной из садовых террас. Мы кидались комьями иссушенной земли, потом в руку сам по себе лег "железный" камень – голыш, надежный и притягательный. Я бросил его и оцепенел, отчетливо поняв, что ничто на свете не помешает ему убить Андрея.

Камень неотвратимо летел прямо в его жизнь, он летел пробить ему голову.

Я, смятенный, закричал, и время остановилось.

Его остановило раскрывшееся Око. Оно смотрело вниз, смотрело, объяв это ничто, объяв меня, объяв голыш, объяв мир.

Мир съежился, подался к проткнувшей его траектории, камень зримо замедлил стремление и не смог убить.

Я понял, что на свете нет ничего невозможного.

Камень в моих руках был ножом Авраама.

Око что-то спасло тогда. Не Андрея, не меня, а именно что-то.

* * *

Брат упал, я бросился к нему. Камень попал в бровь у самого виска. Кровь текла обильно.

Плача от горя, приправленного осколками несостоявшегося праздника, я привел брата наверх; как раз явился отец Иосиф, поймавший такси, и все спешно уехали в больницу. Я остался наедине с преступлением, и на цементе дорожки безжалостно алела кровь. Взяв половую тряпку, я открыл кран на водопроводной колонке и, горько плача, замыл следы несчастья.

Когда они вернулись, мама Мария и до бровей перевязанный Андрей посмотрели на меня, как на Каина, который совершил то, что должен был совершить. Отец Иосиф ничего мне не сделал и даже похвалил за труд.

* * *

Отец Иосиф был ревизором по сельскому хозяйству, и дома жил редко. Время от времени мама Мария говорила, что сегодня папа приедет, и мы с утра, ожидая его, сидели у своей калитки. Он, задумчиво смотревший в сторону-вниз, появлялся в переулке с полудюжиной кульков в охапке – картина возвращения отца накрепко запечатлелась в моем сознании. В кульках были карамель, печенье, халва, еще что-то – мама Мария, поголодавшая в тридцатых, многое прятала, и не показав.