Как я учился на ошибках (СИ)

...Проснувшись солнечным утром 1-го января, мы запаслись всем необходимым для продолжения застолья и разместились в полупустом купейном вагоне поезда на Москву... Ехал я и думал о том, как прав был Экзюпери, считавший, что единственная истинная роскошь в нашей жизни - это роскошь человеческого общения.

А над красавицей Волгой, встретившей наш поезд, прозвучала величественная русская песня... про Байкал...

НАУКА ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ?

Весь мой трудовой путь был посвящен работе в науке: исследованиям, разработкам, изобретательству. Мои многолетние дела были отмечены ученой степенью доктора технических наук, знаками "Заслуженный изобретатель российской федерации" и "Почетный нефтяник", медалями Выставки достижений народного хозяйства. Пожалуй, трудовая жизнь прошла не зря. Во всяком случае было реализовано моё поэтическое благословение самому себе, написанное, когда я еще не достиг своего тридцатилетия, и всегда хранимое в душе:

Меня спасало творчество всегда:

И в нездоровье, и в ненастье буден.

Оно мой воздух - мне нельзя туда,

Где сладостного творчества не будет.

И был в моем поклонении творчеству даже некий фанатизм, порожденный впечатлительностью, а также неподдельной и неувядающей молодостью души.

Помню, в начале моей научной карьеры на меня произвел огромное впечатление фильм "Девять дней одного года" о самоотверженном рыцаре науки. И я понял, что должен жить подобно молодому физику-ядерщику Гусеву, блестяще сыгранному Алексеем Баталовым. Да, жить именно так! Это решение вполне гармонировало с характером моей научной деятельности: я был не теоретиком, а экспериментатором и изобретателем - чуть ли не половина моей научной карьеры осуществлялась на буровых предприятиях и заводах-изготовителях в бесчисленных испытаниях, опытно-промышленном использовании и оперативной доработке новых объектов техники.

А еще меня надежно воспитывали, сами того не подозревая, уже немолодые научные сотрудники академического Института геологии и разработки горючих ископаемых (ИГиРГИ), где я стал на три года аспирантом-очником после того, как, окончив Московский нефтяной институт имени академика И.М. Губкина, три с половиной года поработал в Казанском филиале одного из ВНИИ.

Сотрудники нашей лаборатории в ИГиРГИ имели шестичасовой рабочий день, поскольку использовали в исследованиях вредные для здоровья материалы. Рабочий день заканчивался в 16 часов, но редко кто-то из этих энтузиастов науки уходил домой вовремя. Работа в лаборатории обычно продолжалась до 20 - 21, а то и до 22 часов, что, конечно, никак не оплачивалось. Это происходило просто по велению души. И сформировало мою душу тоже...

Думаю, в романтическом отношении к деятельности в науке нет ничего плохого. Но во мне такое отношение, помноженное на впечатлительность, подчас превращалось в фанатизм. И возникали ошибки поведения, которые, по счастью, не стали трагическими... В связи с этим кое-что хочется вспомнить.

В первой половине 1971 года я с сотрудниками проводил стендовые испытания первого разработанного нами высокотехнологичного разобщителя пластов в скважине, так называемого пакера. Это устройство было создано, чтобы на крупнейших нефтяных месторождениях Западной Сибири радикально повысить качество изоляции нефтеносного пласта от ближайших водоносного или газоносного и тем самым обеспечить добычу нефти без ненужных добавок воды или газа. Пакер должен был стать элементом обсадной колонны труб, навсегда спускаемой в скважину, чтобы обеспечить её устойчивость как технического сооружения. Наше устройство состояло из трубного корпуса, включающего встроенную в его стенку клапанную систему, а на корпусе была установлена эластичная резино-тканевая трубная оболочка. В зазор между корпусом и оболочкой через клапанную систему под высоким давлением должна подаваться жидкость из полости обсадной колонны. В результате оболочка, растягиваясь, увеличивается в диаметре и создает в стволе скважины долговременную герметичную перегородку.

Простите меня, уважаемый читатель, за это изложение технических деталей, но, не зная их, вы, думаю, слишком смутно поймете информацию о моей оплошности.

Итак, мы проводили стендовые испытания пакера. Он был установлен в стальном горизонтальном открытом кожухе, имитирующем ствол скважины. А в стенке кожуха имелась шеренга датчиков, показывающих, на какой длине оболочка контактирует с кожухом при том или ином внутреннем давлении в ней.

Мы находились за защитной металлической перегородкой, на которой были смонтированы пульт управления, контрольные приборы и смотровая пластмассовая вставка. Ступенчато повышая давление в оболочке пакера, мы фиксировали соответствующее увеличение длины её контакта с кожухом.

Эксперимент проходил нормально, пока мы не повысили давление в оболочке до 150 атмосфер. И тут случился отказ датчика с одного края оболочки: он почему-то не показал удлинение контакта. "Надо его заменить - ввернуть запасной", - решил я и сообщил это решение двум коллегам, работавшим на стенде со мной.

- Сбрасываем давление? - спросил один из них.