Как я влиял на Севку

— Впрочем, тут, кажется, это исключено, — и сказала: — Будь добр, расскажи правило, по которому выполнил это упражнение.

Севка скорчил страдальческую физиономию и заныл:

— Лидь Сергеевна… Что же получается? Стоит человеку один раз выучить, как его на каждом уроке будут спрашивать? Что ж я, железный?

Весь класс вступился за Севку:

— Лидия Сергеевна…

Лидия Сергеевна засмеялась:

— Пусть будет по-вашему. Сегодня не спрошу. А за домашнее задание я тебе, Мымриков, ставлю четвёрку. Твёрдую.

Севка просиял. Весь класс захлопал в ладоши. А Лидия Сергеевна постучала карандашом по столу:

— Тише, тише, ребята. Я вас прекрасно понимаю. Но вы не в театре.

На большой перемене мимоходом, но с чувством ещё раз мне пожал руку Игорь.

— А ещё скромничал!

Я нырнул в буфет. Взял порцию котлет и стакан киселя и забился в самый дальний угол. И даже, для верности, отвернулся к окну.

Репродуктор над моей головой передавал школьные новости. Я не слушал. У меня хватало своих забот. И вдруг — я даже подавился котлетой — диктор радиоузла назвал мою фамилию.

«Да, да, — продолжал диктор, — один из лучших учеников — он решил не только сам хорошо учиться, но и помочь товарищу. Впрочем, об этом лучше расскажет председатель совета отряда пятого “Б” Игорь Булавин».

Игорь говорил нудно и неразборчиво. Точно говорил и жевал одновременно.

Игорем дело не кончилось.

Едва он умолк, диктор сказал: «А теперь мы попросим к микрофону Севу Мымрикова…»

Этого я уже вынести не мог. Оставил недопитым кисель и пулей вылетел из буфета.

После уроков Анна Ивановна объявила:

— Завтра — экскурсия в зоопарк. Сбор к десяти часам возле школы.

Я вспомнил: завтра воскресенье. И обрадовался. Значит, хоть один день не увижу Севку.

Я первым выскочил из класса. Первым попал в раздевалку. Первым выбежал из школы.

Папа и мама были уже дома.

— Нуте-с, начинающий Песталоцци, как дела? — сказал папа.

— Ничего, — ответил я. — Потихоньку.

— Иди мой руки, — сказала мама. — Обед стынет.

По дороге в ванную я завернул в кабинет посмотреть, кто был этот самый Песталоцци и что хотел папа: похвалить меня или обругать.

Я достал том энциклопедического словаря на букву «П» и прочитал:

«Песталоцци Иоганн Генрих, выдающийся швейцарский педагог…»

Я захлопнул словарь и плюхнулся в кресло.

Ну конечно, бабушка успела рассказать про Севку!

Я сидел долго.

Потом вышел в переднюю.

В комнате разговаривали взрослые.

— Всё это очень хорошо, прекрасно, — говорила мама. — Но у ребёнка и без того большая нагрузка. И так он целыми днями не видит воздуха, сидит над книжками. А как он выглядит? Худущий, кожа да кости…

— Ничего, ничего, — успокаивал папа. — Это полезно.

— Ещё бы, — сказала мама, — прикрепили няньку. Ни о чём самому думать не надо…

— Да не тому полезно, — сказал папа. — То есть, надеюсь, и ему пойдёт на пользу. Но сейчас я о Константине. Нельзя всё время держать парня в тепличных условиях. И нельзя, чтобы он рос эгоистом, думал только о себе…

— Котик растёт эгоистом?!

Я вошёл в комнату. Папа и мама замолчали. Они всегда перестают говорить обо мне, когда я вхожу. Говорить при детях о детях непедагогично. Это я уже знаю. Потом папа спросил:

— Как зовут твоего подопечного?

— Севка, — сказал я, — Севка Мымриков.

— Плохо учится?

— Неважно, — вздохнул я.

— Лодырь, что ли?

— Неусидчивый он и, — я посмотрел на бабушку, — у него здоровье неважное…

— Ну-ну, — сказал папа. — Смотри, не осрамись.

— Постараюсь, — сказал я.

— И приглашай к нам. Пусть приходит.

— Ладно, — пообещал я.

Глава четвёртая

Утром я подумал: кто такой Севка, чтобы я из-за него пропускал экскурсию?

Мне нравилось в зоопарке. Я любил смотреть на медлительного, степенного слона, ленивого бегемота, весёлых попрошаек мишек.

Только чуточку было жалко зверей. Казалось, они никак не могут забыть всякие там свои джунгли и пустыни. И оттого у слона такие печальные глаза, а тигры часто мечутся по клетке и кричат что-то сердито и жалобно на своём тигрином языке.

Я быстро оделся, ещё быстрее позавтракал и побежал к школе.

Честно говоря, я надеялся, что Севка на экскурсию не придёт. Не было ещё такого случая, чтобы Севка приходил на экскурсии.

И правда, возле школы весь класс был в сборе. Не хватало двоих: меня и Севки. Я пришёл. А Севку ждать не стали.

— Мымриков в своём репертуаре, — сказала Любовь Дмитриевна, наша учительница по ботанике. — Пойдёмте, ребята.

Я разыскал глазами Иру Зимину. Возле неё стояли Толька Овчинников и Алик Камлеев. Алик ей что-то смешное рассказывал. А Толька поглядывал сверху вниз и улыбался.

Ира была девчонка что надо. Разговаривать с ней интереснее, чем с любым мальчишкой. А играть в настольный теннис — не берись. То есть можешь браться, пожалуйста. Только наверняка вылетишь. Хорошо, если не всухую.

На школьных вечерах она выходила на сцену и садилась за рояль. И играла не какую-нибудь там «Перепёлочку», а настоящую взрослую музыку. Её всегда вызывали много раз. И она играла всё новое и новое. А я удивлялся: и влезает же человеку в голову столько музыки!

Я стал придумывать, как бы тоже вступить в разговор и начал понемножку продвигаться в сторону Зиминой.