Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир

Безусловно, я не могу знать все и обо всем, но это же не значит, что все то, чего я не знаю, не существует в действительности. Если я не ощущаю огней вдали, цвета материи, блеска молнии и так далее, я не имею оснований отрицать их существование.

Я не скажу, что ощущаю особенное тождество, ибо это звучало бы идеалистическим абсурдом, но знаю, что есть тождество ощущений, тождество чувств у одного и у другого человека.

И я твердо помню то, о чем писал В. И. Ленин в своей замечательной книге «Материализм и эмпириокритицизм»:

«…Материя, действуя на наши органы чувств, производит ощущение. Ощущение зависит от мозга, нервов, сетчатки и т.д., т.е. от определенным образом организованной материи. Существование материи не зависит от ощущения. Материя есть первичное. Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи. Таковы взгляды материализма вообще и Маркса — Энгельса в частности».

Итак, воспринятое мною бушующее море как бы олицетворяло какого-то великана в момент бурного проявления эмоций: гнева, бешенства, беспощадного ожесточения, безрассудной непреклонности, упрямства и многих других сильных чувств. Ведь никогда же мне не случалось осматривать руками разгневанного, взбешенного человека, мечущего «громы и молнии».

Окрестности вблизи санатория были обычны — лес и горы, ничего достопримечательного или хотя бы сколько-нибудь любопытного для меня. Только недалеко был большой мост через расщелину между горами. Назывался он «Мостом коварства и любви».

Однажды мы с М. Н. и несколькими девушками ходили посмотреть этот мост. М. Н. вкратце рассказала мне легенду, которую поведали ей местные жители: на мосту одно время часто встречалась пара влюбленных. Как часто бывает в таких случаях, счастье этой пары было кем-то разрушено, и страстно влюбленная девушка бросилась с моста в глубокую пропасть и разбилась…

Сначала я с М. Н. прошла по середине моста, но это не произвело на меня никакого впечатления. Тогда М. Н. подвела меня к невысокому барьерчику, ограждавшему обе стороны моста, и я от одного конца до другого обошла мост.

М. Н. говорила, что пропасть очень глубокая и можно разбиться насмерть, если бросишься туда (она даже придерживала меня, опасаясь, чтобы я случайно не оступилась, ибо в некоторых местах мост был поврежден). Но у меня не возникало ни малейшего представления о глубине и мрачном виде пропасти. Зато я вспомнила пьесу Шиллера «Коварство и любовь», и мне так ясно, словно это происходило когда-нибудь в моей личной жизни, представились Луиза и Фердинанд, особенно милая, нежная, любящая Луиза, такая слабая и хрупкая, как маленькая птичка, подбитая неосторожно брошенным камнем.

И сознаюсь, я немножко расстроилась: не потому, что обошла этот мост с таким трагическим названием, а потому, что меня преследовал образ Луизы. Чудились мне ее тонкие, нежные, постепенно холодеющие руки…

Из санатория мы уезжали вечером. Ехали на станцию той же горной дорогой, но солнце уже зашло, наступила ночь, и запахи ночи отличались от запахов дня. Я ощущала только сырость и пронизывающую прохладу, отчего мне казалось, что я ощущаю темноту.

Я поддалась грустному настроению, не испытывая того восторженного состояния, с которым ехала в санаторий этой же дорогой. Цветы больше не благоухали (наверное, они отцвели), мне было чего-то досадно, чего-то жаль и не хотелось ничего воспринимать… не о чем было думать, а главное — меня ничто не волновало.

На даче

В прошлом году я отдыхала на даче за Голицыном — в некогда бывшем имени князей Голицыных. Мне сообщили, что Пушкин гостил у Голицыных и гулял в этих живописных местах. Дача, где я отдыхала, — Горловка — чудесный уголок природы. Существует легенда, что когда-то там была небольшая река (или пруд), на которой стояла мельница. Сюда Пушкин ходил будто бы писать свою «Русалку». Так ли это, не знаю, но когда я жила на даче, мне очень хотелось, чтобы это было именно так.

Гуляя по лесу, срывая цветы на лугу, собирая малину в малиннике, я все время думала о Пушкине, представляла его, мысленно беседовала с ним. Лицо его я знала благодаря скульптуре. Когда-то у меня была статуэтка: Пушкин во весь рост, со скрещенными на груди руками; эта его поза мне больше всего нравится, поэтому почти всегда я представляю его именно таким, медленно идущим по дороге, которая ведет неизвестно куда…