Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир

Было душно, не хватало воздуха для дыхания, и ноги вяло передвигались по мостовой.

До пристани было далеко. С девушками я почти не говорила, так как помнила, что руки у них заняты вещами. Прошли мы приблизительно пол дороги. Я начала чувствовать, что солнце зашло, а в воздухе появился запах влаги. Сначала я подумала, что мы подходим к реке, и спросила у Нади:

— Река уже видна?

— Нi, ще далеко.

— А що ти хочеш?

— Мне кажется, что солнце зашло.

— Да, солнца нема. На небi велика хмара, i зараз буде дощ. Действительно, словно подтверждая слова Нади, на мои руки и лицо упали крупные холодные дождевые капли, а через несколько минут пошел проливной дождь. Возвращаться домой не было никакого смысла, поэтому нам пришлось спрятаться под навес дома. Надя поставила свою корзину и усадила меня на свои узлы.

Я поинтересовалась:

— У тебя еще не болит спина от этой корзины?

Надя как будто удивилась.

— Чого? Я ще не такi мioшки ношу!

— А я эту корзину и с места не могла бы поднять.

— Ти нiчого не робиш, а я дома все роблю сама…

Я попросила Надю:

— Когда мы приедем к тебе, ты пойдешь со мной в поле?

— Ми кругом пiдемо: i на степ, i на рiчку, i на леваду, — пообещала она.

Разговор у нас как-то не вязался. Мы только изредка обменивались незначительными фразами. Я погрузилась в воспоминания о моей жизни с матерью… Мои мысли прервала Надя:

— Дощ вже чуть крапае. Пiдемо, щоб поспiти на пароплав.

Под ногами я чувствовала большие лужи воды. Нюра и Надя были босые, а на мне были парусиновые туфли, которые быстро промокли.

На пароход мы сели без особого труда, хотя народу было много это знала по непрерывным толчкам в мои бока, несмотря на то, что Надя и Нюра ревностно оберегали меня.

На палубе Надя выбрала свободное место, поставила свою неизменную корзину и радушно усадила меня.

— Будем ще ждать, бо кажуть, що пароплав пiде тiльки через годину.

III

Надя и Нюра уселись возле меня прямо на палубе.

— Зараз пароплав пiде, — сказала Надя.

Мне несколько раз приходилось ездить пароходом на курорт к Анне Андреевне, и мне было уже знакомо движение парохода.

Когда пароход начинал двигаться, мне казалось, что я чувствую биение большого сердца — более подходящего сравнения я не могу найти, — и, кроме того, я чувствовала, что палуба слегка сотрясается. По этим двум признакам я и могла определить движение парохода.

Через несколько минут я действительно почувствовала, что «большое сердце» забилось и пароход начал отходить от пристани. Девочки вместе сказали:

— Вже поiхали…

IV

Нюра попросила меня:

— Давайте поговоримо, щоб я не забула вашi лiтери.

С Нюрой мы постепенно разговорились. Она рассказала мне о том, что она уже окончила рабфак, а теперь не знает, куда ей поступить учиться дальше. Я спросила:

— Какую специальность вы хотели бы изучить?

— Хочу бути агрономом.

— Почему вам хочется быть агрономом?

— Не знаю, нiчого бiльш не придумаю. А що ви менш посоветуете?

— Я вас еще мало знаю, но высказать свое мнение могу: на вашем месте я бы поступила учиться в педагогический техникум, а потом работала бы сельской учительницей. Ведь у вас в селе учитель из города?

— Так, у нас е один учитель з мiста, дуже молодий хлопець, йому тiльки 20 рокiв.

— Так почему бы вам в самом деле не поступить учиться в педтехникум?

— Я помiркую и скажу тодi вам.

Настала ночь. Пароход плыл медленно. Подувал прохладный, сырой ветер. Мне стало холодно, и я надела чулки. Надя и Нюра, кажется, дремали, склонясь на корзину. Я положила руки на их плечи и чувствовала, что они дышали глубоко и ровно.

«Спят», — подумала я и сняла руки с их плеч. Мне совершенно не хотелось спать. Лицо мое ощущало холодную темноту ночи. «Большое сердце» беспрерывно билось. Меня раздражал противный запах махорки и запах человеческого пота, даже ветер не мог освежить воздух на палубе.

Близость людей я чувствовала, но не могла их ни видеть, ни слышать, и это создавало между мною и ими непреодолимую преграду. Мысленно я представляла себе, как велика эта преграда. Почему-то стало грустно. Вспомнила Харьков, учреждение, в котором я воспитываюсь. Там мне все было близкое, родное, знакомое до мельчайших подробностей.

Но в этот момент чья-то незнакомая рука взяла мою руку и написала в ней, делая грамматические ошибки:

Меня зовут Оля. Я бачила, как з вами гаварила Надя и Нюра. Я тоже хачу погаварить з вами…

Я спросила:

— А вы куда едете?

— Туда, куда и вы. Я живу недалеко от Нади.

— Вы что — учитесь или работаете?

— Нет, я бальная. Я ездила в Хирсон принимать ванны. У меня рематизм.

— У кого же вы живете?

— Я живу з мамой и з братом. Брат работае. А вы откуда ехали?

— Я приехала из Харькова, к моему отцу в Херсон, а теперь в гости к тете.

— Што же вы у Харькове делаете?

— Я учусь в учреждении для слепоглухонемых.

Моя новая знакомая была поражена тем, что я учусь. Она доложила:

— Ви мабудь очень умная, бо ви же слепа и глуха, а учитесь.

Я коротко и понятно рассказала Оле о нашем учреждении. Но не знаю, поняла ли она меня, во всяком случае она спросила:

— А ви на еруплане уже летали?

— Нет, еще не летала.

Это снова удивило Олю.

— Невже вас нiкто не возьмет на еруплан?