Читаем Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир полностью

После нескольких экскурсий у меня создалось уже настолько точное представление о парке и каждой аллее, что гуляющие со мной не говорили мне, по какой аллее мы идем или в какую аллею сворачиваем. Мы кружили по парку, занятые всевозможными разговорами, и непосвященный человек мог бы подумать, что меня просто водят, а я не обращаю никакого внимания, совсем не интересуюсь, куда меня ведут. Однако это было не так. Я не теряла воображаемой ариадниной нити и мысленно отмечала каждую следующую аллею. Различала я аллеи по их различным запахам: там пахло цветущей липой, в другом месте — молодыми березками, в третьем — смолистым запахом сосен и т.д. Замечала я также и особенности дорожек каждой аллеи.

Чаще других со мной направлялся в парк Иван Афанасьевич, который всегда стремился дать мне правильное представление о каждом предмете, форме, расстоянии и пр.

Мы особенно любили ходить в сосновую аллею. Иван Афанасьевич оставлял меня на скамейке, а сам отходил собирать для меня живые цветочки, росшие в траве на лужайках. Иногда он отсутствовал минут 5–10. Мне начинало тогда представляться, что я осталась совершенно одна и нахожусь совсем не в парке, где гуляют люди, а где-нибудь в поле, и никто из моих близких меня там не может увидеть. Вдруг что-нибудь случится необыкновенное, и Иван Афанасьевич уйдет, позабыв обо мне. Как я вернусь домой? Буду ли звать на помощь людей? Нет. Я твердо решала никого не звать, а встать со скамьи и осторожно идти в ту сторону, откуда мы пришли. Я рассчитывала ориентироваться по запахам, а также ощущать под ногами знакомые и незнакомые дороги.

Так мысленно я самостоятельно возвращалась домой, представляя аллею за аллеей, затем каждую улицу, которую следовало перейти после выхода из парка. Мы жили не очень далеко от парка, можно было обойтись при возвращении домой без трамвая.

Я так увлекалась своим воображаемым путешествием, что иногда не на шутку хотела, чтобы это необыкновенное в самом деле случилось, и Иван Афанасьевич забыл обо мне, а я одна пришла домой. Но я понимала в то же время, что он ни в коем случае не мог оставить меня в парке.

Наконец он возвращался и приносил полное кепи мелких цветов. Мы начинали их разбирать, изучать каждый лепесток, каждый стебелек, и я рассказывала ему, о чем я думала, пока он был в отсутствии.

— Надо в самом деле попробовать «забыть» тебя в парке, — шутил Иван Афанасьевич.

— Да, сделайте вид, что забыли, и уйдите домой.

— А если на тебя нападут шакалы? — пугал он меня.

Но я была так воинственно настроена, что не боялась никаких шакалов, тем более что их в парке не было и я об этом знала. Нередко мы выходили за парк, где виднелись поле, лесопарк и дорога в ближайший колхоз. Иван Афанасьевич рассказывал мне об этом поле, о лесопарке и о людях, которые иногда шли по направлению к колхозу. Я уже ощущала только ветерок, приносимые им полевые запахи и старалась представить эту, расплывчатую для меня, даль, хотела представить лесопарк, где я ни разу еще не была. Но из этого ничего не получалось — лесопарк как бы распадался на отдельные, одиноко стоящие друг от друга деревья. Тем не менее все эти впечатления и представления надолго запечатлевались в моей памяти, и я любила гулять в парке. Иногда мы опускались в овраг, сидели там на траве и читали какую-нибудь книгу. Со дна оврага струилась легкая сырость; здесь особенно свежо было во время жары, остро пахло вокруг, и мне казалось, что мы сидим не на склоне спуска в овраг, а на круче над морем. Правда, морем здесь не пахло, но было так хорошо, что невольно думалось: такие ощущения и такое наслаждение можно переживать только в те минуты, когда находишься у моря.

— Не кажется ли вам, — спрашивала я, — что мы сидим на круче над морем?

— Нет. Я хорошо себя чувствую здесь, но я ведь вижу вокруг себя зелень, знакомый парк и знаю, что это нельзя считать морем.

— Да… а я ощущаю только запах, и это напоминает мне море. Я тоже сознаю, что здесь нет моря, но оно мне представляется где-то там за парком, плещутся на берег сильные волны и зовут меня к себе.

— Ты очень любишь море?

— Очень! Не могу долго жить без моря…

О том, как я устраиваюсь в новой комнате и как представляю предметы

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Документальное / Биографии и Мемуары