Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир

Мне описывали фасон и цвет костюмов акробатов и танцовщиц; цвет я совсем не представляла, а фасон представляла в тех случаях, если он был хоть немного схож с каким-нибудь другим уже знакомым мне фасоном.

Помнится такой случай. Со сцены объявили, что сейчас исполнит кавказские танцы артист, одетый в национальный костюм. Такого костюма я никогда не видела, но, когда исполнитель танцев начал танцевать и я, сидя в первом ряду, ощутила бойкую дробь его ног, мне показалось, что я почти отчетливо представляю себе этого пляшущего человека. Он представился мне среднего роста (хотя мне не сказали, какого он роста), со смеющимся лицом, быстрыми, уверенными движениями. Верхнюю часть костюма я ясно не представляла, но зато мне представлялись широкие, развевающиеся во время танца рукава, а нижнюю часть костюма я представляла в виде широких шаровар. Благодаря тому что я ощущала звуки музыки (рояль) и топот ног, я представляла, как быстро, с каким увлечением плясал кавказец.

Его танец с огнем (так думала я) заразил меня: я сама была наэлектризована и была готова поклясться, что вижу танцующего, что осматриваю руками его фигуру, его чекмень с развевающимися рукавами, его разгоряченное танцем лицо, и мне казалось, что он совсем не устал, а, наоборот, широко улыбается, показывая крупные, словно выточенные зубы.

Ничего этого мне никто не говорил. Образ пляшущего артиста возник в моем представлении только потому, что я ощущала вибрации веселой музыки и бойкий, дробный топот ног.

Когда танец кончился, зал разразился бурными аплодисментами с топотом ног. Я тоже аплодировала, но ногами не топала и даже досадовала на публику за это. Вместе с другими я долго аплодировала, хотя вообще редко аплодирую… В тот вечер я получила большое удовольствие от концерта и вернулась домой в очень бодром настроении.

Какими мне кажутся картины

Когда я бываю в музеях и тот, кто меня сопровождает, хочет пересказать мне изображенное на какой-либо картине, я слушаю с интересом, но не всегда представляю картину такой, какова она в действительности.

Если на картине изображены предметы, которые я раньше осматривала (например, люди, деревья, тропинки, знакомые мне птицы и животные), тогда я составляю приблизительное представление о картине. Если же на картине изображается, например, солнечный восход или закат, различные пейзажи или бушующее море с погибающим пароходом, тогда я представляю совершенно гладкую поверхность полотна картины, к которой прикасаюсь руками, а солнце или море представляются мне отдельно, независимо от картины и такими, какими я их воспринимаю в природе: солнце согревает меня своими лучами, а море плещется у моих ног, обдавая меня каскадами брызг; мне чудится даже специфический запах моря.

Уходя из музея, я могу вспомнить о картинах, и мне они представляются в таком же размере, в каком я их воспринимала представляется стекло, если картина была под стеклом, представляется рама — гладкая или с инкрустациями, но не пейзажи, т.е. не красочные виды; мне вспоминается только содержание, только смысл описания, да еще тень чего-то неясного. Поэтому я предпочитаю скульптуру, как вполне доступную моему тактильному «зрению», а следовательно, и пониманию. Но поскольку я пользуюсь языком зрячих и слышащих людей, поскольку я читаю художественную литературу, то вполне могла бы рассказать — и, вероятно, не хуже зрячих — о какой-либо картине, которую никогда не видала, но, зная содержание того, что на ней изображено, тем же языком, теми же фразами, что и слышащие люди. Слушающий меня человек, наверное, не поверил бы, что я никогда не видела данную картину глазами. Однако в своих работах я пишу только правду и не хочу приписывать себе то, чего я не видела и чего не представляю.

О прожекторах

Мария Николаевна рассказывала о том, как было красиво во время салюта Победы 9 Мая. Она говорила о синем чистом небе, бледно-голубых лучах прожекторов и разноцветных огнях ракет. Но поскольку это были только зрительные образы, я, к сожалению, ничего не могла представить. Заметив, что ее рассказ не производит на меня желаемого впечатления, она прибегнула к помощи более «наглядного» изображения. Жестами она изобразила небо в виде купола над землей, затем подняла вверх руки с растопыренными пальцами, долженствовавшими изображать лучи прожекторов, и начертила в воздухе большой круг.

— Представляете? Вот это купол неба, а кругом — лучи, лучи…

Конечно, я не могла представить цвет неба и кругом «лучи, лучи», но приблизительно представила, мысленно начертив линию круга над головой и в поле этого круга длинные стрелы лучей прожекторов (такими почему-то мне представляются всякие лучи). Мысленно увеличивая их в длину, я могла представить их бесконечно длинными, пронзающими воздух на неизмеримой высоте. Грохот же салюта я могла представить себе только по вибрациям воздуха, если бы держала руки на вибрирующем предмете.

Кулисы. Лианы. Сталактиты