Как игрушки пошли учиться

— Ничего! Но я научусь. Юноша, поведи меня в мир, что шумит за стенами этого благословенного дома, я должен своими глазами увидеть его, а ты объяснишь, что к чему.

— Что ж... Погулять, конечно, можно. Только мне в школу надо.

— А если сегодня не ходить?

— Сачкануть? Не, потом неприятностей не оберешься.

— Даю тебе слово джинна, я сделаю так, что твоего отсутствия не заметит ни учитель, ни ученики — никто.

Старичок посмотрел на меня пристально, пошевелил губами, и тотчас передо мной очутился наш завуч, Сергей Трофимович. Он потрепал меня по голове, сказал: «Иди, Чудобыльский, я тебя отпускаю». И исчез.

Я подумал, что все это причудилось, протер глаза и... даже голова кругом пошла — ни комнаты, ни старичка. Стою я, уже одетый, посреди двора, а когда одевался, как тут очутился, хоть убей — не помню. Только в себя стал приходить, слышу голос: «Успокойся, о драгоценнейший, как видишь, на кое-какие мелочи я еще способен».

Оглянулся — никого. А голос снова шепчет в ухо: «По натуре мы, джинны, невидимки. Видимый облик приходится принимать только в крайних случаях. Пойдем, отрок, я буду рядом.

— Немедленно станьте видимым! — потребовал я. — Ишь что придумал. Разве можно невидимкой по улице ходить? Как раз под машину попадете!

— Слушаю и повинуюсь,— вздохнул голос, и старичок тотчас проявился. Пошарил он рукой по воздуху, достал из пустоты шапку и спросил:

— А где этот самосвал, в котором работал... дух?

— Уехал,— говорю.

— Жаль. Я так хотел с ним познакомиться.

— С кем?

— С духом!

— Да не было никакого духа. Я ж вам говорил — в тормозах шипел сжатый воздух.

— Я не совсем понимаю, что это такое...

— Как бы вам объяснить...— Я задумался и вдруг увидел мяч. Тюля-Витюля из соседнего подъезда старательно запихивал камеру в новенькую желтую покрышку.

— Вон, глядите! — сказал я моему старичку.— Это мяч. Он пока не надут. А если его как следует надуть, накачать, то воздух внутри будет не такой, как вокруг, а сжатый.

— Кажется, понял,— кивнул старичок и тотчас же растворился. Гляжу: мяч из рук пораженного Витюли сам собой выскочил, повис в воздухе и стал раздуваться. Секунда, другая — и на покрышке уже швы затрещали. Я хотел крикнуть, остановить старичка, но поздно — тррах! — и мяча не стало. С подоконников в панике сорвались голуби, а вслед им в небо вонзился горестный вопль Витюли.

— Ну как? — гордо спросил появившийся старичок.— Есть еще силы у дряхлого джинна?

— Что вы наделали! Мальчишке настоящий футбольный мяч подарили, а вы...

— Все понял. Виноват, сейчас исправлю.— Старичок мой потоптался, покрутился на месте, затем разбежался трусцой и стукнул ногой... Стукнул по воздуху, это я точно видел, но Витюля в тот же миг «взял» на грудь целехонький мяч. Между прочим, удар был отличный, Витюля даже сел.

На всякий случай я схватил бедового старичка за руку и потащил прочь, а то от вопросов потрясенного Тюли-Витюли нам бы не отделаться.

В соседнем дворе слесарь Чекушкин, как всегда, копался в своем допотопном, неизвестно из чего собранном драндулете. Чекушкина соседи дразнили: «День в машине, три — под ней». Но, по-моему, он и одного дня целиком на ней еще не ездил. Даст по двору круг — и готово, опять надо чинить. Теперь Чекушкин, победоносно насвистывая что-то, накачивал сплющенные, испустившие дух шины. Умытая машина сверкала на солнце всеми своими заплатами и пятнами.

Услышав шипение насоса, старичок мой опять насторожился.

— Скажи, повелитель, что делает этот грязноватый человек?

— Шины накачивает.

— А... чем?

— Воздухом, разумеется. Вон у него насос.

— Насос?.. Гм... Насос — эта та железная палка с ручкой?

— И вовсе не палка, а труба. Цилиндр. Внутри у нее поршень ходит. Поршень — это... Как вам объяснить... Ну, такая движущаяся пробка. Толкает ее вперед железный прут — и пробка-поршень весь воздух из трубы выжимает в шину.

— Понял! — заулыбался джинн.— Там, в шинах, тоже сжатый воздух. Вероятно, чтобы эта самоходная колесница не так сильно тряслась на ухабах. О, повелитель, разреши мне помочь этому вспотевшему труженику.

— Ладно, — согласился я.— Только не очень усердствуйте,— лопнут шины — потом поди достань, это вам не мячик.

— Будь спокоен,— поклонился старичок.— Теперь я уже разбираюсь в этом... в надувательстве.

Он исчез. Насос, оставленный слесарем, вдруг сам собой приподнялся, ручка его заходила вверх-вниз через несколько секунд и замелькала так, что уследить невозможно.

Покосившаяся колымага Чекушкина на глазах выпрямилась и словно привстала на цыпочки. Тем временем слесарь, уходивший прикурить, вернулся, взялся за насос и замер, согнувшись, как вопросительный знак. Ткнул он ботинком одну шину, другую, ойкнул и выронил сигарету. Потом вытащил из кузова бутылку с какой-то жидкостью и стал задумчиво рассматривать ее на свет.

— Все ли я правильно сделал, о мой повелитель? — раздался над ухом знакомый голос.

— Нормально,— говорю.— Еще чуть-чуть — и пришлось бы удирать.

— Знаешь ли, отрок,— сказал старичок,— мне очень нравится повелевать духом Воз.

— Чем-чем? — не понял я.

— Духом Воз. Ты сам его так называл: «Сжатый дух Воз».

— Ах, воздухом!