Как игрушки пошли учиться

— О нет, это я остановила время. Заметь, твое время. Я решила отдать его игрушкам. Пусть растут, набираются разума, а ты... Ты так и останешься маленьким. Но этого мало. Ты сказал игрушкам: «Все — вон! Пошли прочь!» — не так ли? Очень мило. Так вот, прочь пойдут не они, а ты сам!

— А... куда?

Владик никак не мог понять, что, собственно, происходит. Если все ему только кажется, как в игре, то почему так долго? Если же это сон, то почему он такой ясный? «Ох, скорее бы все кончилось!» — подумал он.

— В самом деле, куда? — почесав тонким пальцем переносицу, повторила фея.— Об этом я не подумала. А что, если... Ну, хотя бы на необитаемый остров? Мне кажется, необитаемый остров вполне подойдет.

— Ну да,— встрепенулся Владик.— Как же, теперь необитаемых островов нет, все обитаемые.

— Ничего.— Фея задумчиво посмотрела на потолок.— Для тебя я что-нибудь подыщу.

— Но имейте в виду,— заволновался Владик,— мне завтра в школу!

— Завтра? Хи-хи... Для тебя не будет «завтра». А в школу... Гм... В школу пойдут твои игрушки. Да-да! Кстати, это ты ведь сам придумал. Превосходная идея.

— Тетенька, вы что? Вы не очень! — завопил всерьез перепуганный Владик.— Я в вас все равно не верю. Вы мне только кажетесь. И перестаньте меня пугать, а то я маму позову!

— И верно, Владик, хватит пугать, пора и за дело. Потерпи минутку... Какое же нужно в этом случае заклинание? Вот склероз — все перезабыла. Давно не практиковалась. Ах, да! — Фея наморщила лоб, подняла указательный палец с изумрудным перстеньком и многозначительно, нараспев произнесла:

Фони-Фони квинтер рес.
Тот, кто вышел, тот исчез!

В тот же миг оглушительно грянул гром, со звоном вылетели оконные стекла. Ворвавшийся с бандитским свистом ветер подхватил с папиного стола какие-то листочки и закружил их вокруг люстры.

Эни-бени явь и сон.
Ну-ка, Владик, выйди вон!

пронзительно закричала фея.

В тот же миг Владик почувствовал, что стремительно, кубарем летит куда-то в темноту.

— Мамочка! — в отчаянье завопил он и тотчас охнул, крепко ударившись о землю.

Когда Владик открыл зажмуренные от страха глаза, его взору открылась... безбрежная гладь океана. По нему катились зеленые с белопенными гребнями волны. Владик находился на вершине одинокого, похожего на горбушку каменистого холма, рядом росло несколько чахлых пальм, по счастью кокосовых, чуть пониже из-под скалы выбивался родничок. Еще на острове было... Нет, больше, по сути дела, ничего там не было.

«Конечно, эти чудеса сейчас кончатся,— успокоил себя Владик.— Вот-вот что-нибудь произойдет: зазвонит телефон, хлопнет дверь, звякнет мама кастрюлькой на кухне или просто внутри у него что-то дрогнет,— все в мире сразу перевернется и станет на свое место. Однако исчезнувший телефон упорно молчал, не хлопали пропавшие двери, и внутри почему-то ничто не вздрагивало, только противно щемило.

...С этой минуты у Владика началась новая, томительно-унылая, однообразная жизнь. Он купался, ел кокосовые орехи, спал, снова купался, снова ел... А когда не ел, не купался и не спал, ему было ужасно скучно. Владик вспоминал о доме, вздыхал, вспоминал о своих игрушках и снова вздыхал. Теперь игрушки казались ему очень даже нужными и интересными.

Владик понимал, что попал в сказку, так сказать «влип». Влип в чудеса. «Но почему эти чудеса такие... вредные? — размышлял он.— Отчего сказка так долго не кончается?»

Как-то Владику пришло в голову писать «спасательные записки». Он не раз слыхал, что моряки, попавшие в беду пираты и все, кому приходилось «робинзонить» на необитаемых островах, писали письма, засовывали их в бутылки, затыкали и отправляли эту «почту» прямехонько в набежавшую волну. Бутылки обязательно кто-нибудь вылавливал и немедленно снаряжал спасательную экспедицию.

Как ни странно, на пляже, окружавшем остров, не было ни одной бутылки. Но Владик нашел выход: вместо бутылок он решил использовать сухие кокосовые орехи. Бумаги на острове тоже не нашлось ни клочка, однако Владик и тут не растерялся: он выцарапывал слова о своей беде на кусках пальмовых листьев. Каждый день летели в море пальмовые письма в кокосовых конвертах и, покачиваясь на волнах, исчезали в океанской синеве.

Вскоре Владик так натренировался, что начал писать в рифму: