Следующие три ночи они ходили взад-вперед по кухне, уже ничего не стесняясь. Заложив уши ватой, я палила при малейшем признаке появления крыс. Глаз мой зорок, а рука тверда, но мне не удалось убить ни одного зверя. На третью ночь ко мне пришли двое полицейских, и когда мне в конце концов удалось отправить их восвояси (тот, который поменьше, подозрительно на меня оглянулся), я разрядила обоймы в своих пистолетах. Вообще-то человек, который защищает свой дом от непрошеных гостей, не должен привлекать к себе внимание блюстителей закона — но я вот почему-то привлекла.
Крысы, бессовестные обманщики, были бы рады и такой «победе», одержанной за чужой счет. Но я не доставлю им этого удовольствия. В этой войне человек сражается со зверем: тут или я их, или они меня. Я не позволю им вступить в союз с людьми — моими одноплеменниками. Я убрала оружие подальше в чулан.
Я ввернула во все патроны самые яркие лампы, в одиночные плафоны на потолке вставила прожекторы, а в люстры с несколькими патронами — лампы накаливания по 150 Ватт и не выключала все это круглые сутки. Я купила еще плафоны и тоже ввернула в них лампы по 150 Ватт. Ходила я в темных очках; спала днем, повязав глаза черной тряпкой. Но даже в темных очках свет меня ослеплял. Я обнаружила, что не могу дойти до ванной, не споткнувшись. Крысы, не выдержав этой пытки, будут лежать у меня на полу, визжать и биться. За стенными панелями была темнота, которой они жаждали, но они бы оставались голодными, если б сидели там все время. И они не могли уйти.
И все-таки, когда в своем перегретом, ослепшем от света доме я ощупью добиралась до шкафа на кухне и брала с полки коробку с хлопьями для каши, я находила новые дыры, прогрызенные в картонной коробке и внутренней целлофановой упаковке. Рядом с россыпью крошек от пшеничных хлопьев лежало несколько твердых темных какашек — небрежно-уверенная роспись наглого паразита.
Как они это делали? Крепко зажмуривали свои глаза-бусинки, чтобы избежать световой радиации, и ориентировались в моем доме по подсказкам коварной памяти? Я хотела это выяснить, но в ослепительном электрическом блеске не могла проследить за ними. Они опять обратили мою атаку себе во благо.
Раз мне не удалось уморить их голодом с помощью света, приходилось просто лишить их пищи. Я убрала с кухни все, что могло быть съедено. Остатки пиццы и китайских блюд, которые я приносила домой, я заворачивала в целлофан, а по ночам отвозила их на машине к контейнеру для отходов, стоявшему в одном тупике в полумиле от моего дома, и выбрасывала.
Крысы не ушли. Я слышала их возню. Какашки стали появляться посреди кухни, где я — о ужас — наступала на них и поскальзывалась, пока не научилась смотреть себе под ноги. Они были рядом с моей кроватью, в коридоре, на дне ванны. Крысы совсем обнаглели.
Я выскребла кухню дочиста. Не оставила ни потеков апельсинового сока на шкафу, ни крошек от тостов. Я часами пылесосила пол. В любом углу моего дома можно было проводить хирургическую операцию.
Если, конечно, не считать следов крыс, все время перебегавших мне дорогу.
В их проделках не было ничего забавного: тут проглядывала смертельно серьезная цель. Они провозгласили себя хозяевами места, где я, человек, живу; им теперь нужно мое полное поражение, они ждут, когда я отдам им все, что имею. Это было написано отметинами зубов, которые они оставляли на ножках моей мебели. На крысином языке эти отметки означали требование капитуляции. Их захват моего дома был тщательно спланирован и чужд всякого милосердия — несмотря на то что мне удалось отчетливо увидеть лишь одну крысу: ту, которая увернулась от первой пули. Я не смогла их уничтожить.
Как я могла от них избавиться? Крысы для людей — не пища, а нежеланные приживальщики. Пока не было человека, крысам приходилось честно конкурировать с сотней других зверей, и они влачили жалкое существование. Им наступило раздолье, когда появились люди. Крыс создала человеческая цивилизация. Чтобы омрачить их ленивое, преступное торжество, не жалко эту цивилизацию и разрушить.
Так я думала, сидя на кухне — она была холодной, очень светлой и стерильно чистой, но все-таки оставалась игровой площадкой этих паразитов. Нигде не было видимых следов их присутствия, как и следов присутствия мышей, которые были здесь раньше и которые сбежали от крыс, испугавшись их мускулов. Но я-то чувствовала, что крысы здесь. Я знала, что теперь они осмелели и бродят по всем комнатам моего дома, стараясь не попадать в поле зрения. Кухня, где совершенно не было пищи, — это их цитадель. Я сижу у себя на кухне, со свечой и зажигалкой. Рядом, в бумажном пакете, лежат утренние газеты за две последние недели, аккуратно свернутые. Их девственный вид был испорчен. В одном углу бумага покусана и оторвана. Где-то из нее сделали гнездо для отвратительных розовых писклявых крысят.