Как изгибали сталь

Раньше в СССР выпускались и юбилейные медали, но сейчас историю, как обычно, начали писать с чистого листа и юбилеев вообще не осталось и, вероятно, в ближайшее время не предвидится. Прослужил человек в армии, должностей, подлежащих награждению государственными наградами не занимал, честно исполнял свой долг, не был ранен, амбразуру дота собой не закрывал, самолетов не сбивал, а надел на праздник свой мундир и "на груди его могучей, болтаясь в несколько рядов, одна медаль висела кучей, и та за выслугу годов". Сейчас, правда, медали в форме государственных наград стали выпускаться всеми организациями, у которых есть деньги, даже какое-нибудь жилищно-коммунальное управление может выпустить медаль в связи с 5-й годовщиной образования ЖКУ на пятиугольной колодочке установленного образца с цветами, характерными для работы специалистов управления.

Что меня еще поразило на выставке "Агрессия". В каждом немецком батальоне было свое знамя. Некоторые наши специалисты говорили, что это пустая возня со знаменами. Но немцы, люди рациональные, просто так ничего не делали. Солдаты батальона видели свое знамя в бою и четко выполняли принцип, что "знамя есть символ воинской чести, доблести и славы".

Наше полковое знамя видели только те, кто служил при штабе полка. Много знамен с той и другой стороны попало "в плен", но свою задачу поддержания боевого духа частей и подразделений они выполнили. Наличие знамени повышает ответственность командира и подчиненных за его сохранность, сплачивает подразделение, диктует необходимость выполнения полученного приказа самостоятельно, даже находясь в отрыве от основных сил. Поэтому вопрос о знаменах и на сегодняшний день требует детального изучения и совершенствования в изменяющихся условиях ведения боевых действий.

В 1955 году в возрасте 5 лет я попал под машину и сломал ногу. Бежала ватага ребят по узенькому тротуару, и при проезде мимо нас автомашины несколько человек столкнулись. Меня отбросило к заднему колесу. Двойное сальто, и я лежу на асфальте. Открываю глаза, водитель выходит из кабины. Ну, сейчас влетит. Встаю, делаю два шага и падаю. Остальное все в темноте. Но я отвечал на все вопросы и защитил дяденьку-шофера, который меня видеть никак не мог. Потом он приходил ко мне в больницу вместе со своей семьей, а я никак не мог понять, чьи это родственники приходили меня проведать.

Лечили меня в маленькой поселковой больничке на крутом берегу реки. Часто мама моя со мной сидела и что-нибудь рассказывала. По тем временам она была образованным человеком с семью классами образования. Однажды в больнице ей попался в руки отрывной календарь за 1955 год, и она читала его мне, как говорится, "от корки до корки". Где-то в третьем заходе я начал ее останавливать и просил читать дальше, так как это уже помню. А ну-ка, расскажи. Пожалуйста. Изумленная мама поделилась этим с лечащим врачом Ларисой Петровной. Та пришла проверить. Открывает наугад календарь и спрашивает: "Кто это?". Пятилетний мальчик отвечает: "Никита Сергеевич Хрущев, Председатель Совета Министров СССР, Первый Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза". "А это кто?" "Долорес Ибаррури, председатель Коммунистической партии Испании". Еще и еще. Безошибочно. С детства в память накрепко врезались фамилии Ворошилов, Буденный, Булганин, Шверник, Поспелов, Маленков, Каганович, примкнувший к кому-то Шепилов и другие. Сейчас мне и самому в это трудно поверить, но специально приезжал профессор посмотреть пятилетнего уникума, который "в лицо" знает всех руководителей партии, правительства и выдающихся людей 1955 года.

Пролежав два месяца в гипсе, я разучился прямо стоять. Поднимут меня с кровати, поставят под углом к стенке, и я пошел. Вестибулярный аппарат быстро восстановился и я снова стал прямоходящим. Отец сделал мне маленькую спецстальную тросточку и я, "как денди лондонский", стал ходить в гости в соседние палаты. Оказалось, что я единственный пацан во всей больнице. Через двадцать и тридцать лет я встречал людей, лежавших вместе со мной в больнице, и мы общались как старые друзья. Правда одна, уже в возрасте матрона, всегда краснеет при встрече. Молодой штукатур, упавшая с лесов, научила пятилетнего мальчишку частушке:

Вилки-носилки,
Топор-молоток,
Попросил я у милки,
Сказала - короток.

Хорошо, когда ничего не понимаешь. Ни один взрослый не остановил меня, улыбались. Моя мать поступила более педагогично. Треснула по затылку, сказала: "Еще раз услышу, язык вырву". Перелистнула страницу.