Как любят кумиры. Звёздные романы: Нежность

Приехав в Куйбышев, Шаврина узнала, что хора там уже нет – уехал на гастроли. Девушка расстроилась и расплакалась прямо на чугунной лестнице здания. Она плакала так громко, что привлекла к себе внимание музыкального руководителя хора, известного композитора Григория Пономаренко (это он написал шлягеры «Оренбургский пуховый платок», «Ивушка зеленая» и др.). Узнав, в чем дело, Пономаренко согласился прослушать Шаврину. Вокальные данные Кати ему понравились, и он предложил девушке заглянуть к нему через неделю. Шаврина ответила: «Я не могу через неделю – мне жить негде». Тогда композитор, недолго думая, предложил ей временно пожить у него.

Вспоминает Е. Шаврина: «Квартира Пономаренко мне сразу не понравилась. Очень уж там неприглядно было: вещи разбросаны, посуда немыта, кругом – грязная одежда. А я с детства была приучена к идеальной чистоте и порядку. Поэтому тут же потребовала тряпку и ведро. Я вовсю намывала пол, когда к Григорию Федоровичу заглянул его друг, поэт Бурыгин. «Кто это, – спрашивает, – у тебя на ночь глядя так усердствует?» Пономаренко тут же нашелся: «Да вот, уборщицу себе взял. Не поверишь, но оказалось, что она еще и очень неплохо поет…»

Вскоре Григорий Федорович, как и обещал, устроил меня в общежитие. Но, наверное, он очень привык ко мне за те несколько дней, что я прожила у него, так как стал наведываться ко мне по нескольку раз в день. Я, глупая провинциальная девочка, тогда только радовалась этому. Думала: надо же, какой заботливый человек! Хотя даже слепому было ясно, что Григорий Федорович, приняв меня в хор, имел свой личный интерес. Он недавно развелся со своей женой и начал весьма откровенно за мной ухаживать. После этого многие стали смотреть на меня косо, и я из-за этого очень переживала. Потому как и в страшном сне представить себе не могла, что у меня, шестнадцатилетней девчонки, может быть что-то, кроме дружеских отношений, с человеком, который на двадцать два года меня старше! У Григория Федоровича дети могли быть моего возраста!

Я так старательно избегала встреч с Пономаренко, что в результате его помощник устроил мне настоящий разнос: «Хватит ломаться и мучить хорошего человека. Неужели не видишь, как он тебя любит? Немедленно переезжай жить к нему!» Я тогда чувствовала себя как загнанный зверек: с одной стороны, я была очень благодарна Григорию Федоровичу, однако, с другой стороны, представить себя его женой не удавалось ни в какую! Но Пономаренко был намного опытнее меня. В конце концов он устроил все так, что мне не оставалось ничего иного, как выйти за него замуж… На гастролях в Казани он пригласил меня порепетировать новую песню у него в номере и как бы случайно закрыл дверь на ключ, который потом так и не смог найти…

Я вернулась в Куйбышев совершенно разбитая и упросила Григория Федоровича отпустить меня на недельку в Пермь. Приехала к родителям как раз под Пасху и, с порога рассказав о том, что сошлась с человеком почти на четверть века старше себя, напрочь испортила им весь праздник. Папа был в ярости: «Как же ты смогла подпустить к себе мужчину, который мне ровня?» Мама просто плакала: «Бросай ты свой хор, иди учись на зубного врача, пока не поздно…»

А я уже и жизни не могла себе представить без сцены. Но Пономаренко сделал все, чтобы я выступала как можно меньше. Он не хотел делить меня ни с кем. Поэтому с легкой душой оставил Куйбышев и уехал в Волгоград, когда ему предложили организовать там новый хор.

Вскоре у нас родился сын Гриша (это имя преследует меня по жизни: у меня и первый, и второй муж, и сын – все Григории), и Григорий Федорович радовался так, что просто засыпал меня дорогими подарками. Он ведь был далеко не бедным человеком, так как получал за свои песни огромные гонорары со всего Союза. К тому же в Волгограде его неплохо обеспечили: квартира, машина, огромный оклад. Денег было столько, что однажды, решив поразить мое воображение, муж купил мне яхту. И назвал точно так же, как называл меня – «Золотаюшка» (он сходил с ума от моих светлых волос)…»

Между тем вынужденное затворничество изводило Шаврину. Она всей душой рвалась на сцену, а муж запрещал ей это. Лишь иногда Пономаренко позволял ей участвовать в каких-нибудь концертах, причем петь она должна была исключительно его песни. На этой почве в семье начались скандалы. Во время одного из них обстановка накалилась очень сильно, и Пономаренко понял, что перегнул палку. Ему стало ясно: еще чуть-чуть – и, забрав ребенка, жена попросту сбежит из дома. Тогда он сделал хитрый ход – переехал с семьей в Москву, в роскошную квартиру на Чистопрудном бульваре. И целыми днями только и делал, что водил супругу по музыкальным редакциям на радио и телевидении. Именно тогда на весь Советский Союз и зазвучали шлягеры в исполнении Екатерины Шавриной: «Коля, Коля, Николаша», «Тополя, тополя», «Гармошечка-говорушечка». Шел 1962 год.