Как люди умирают

Вокруг катафалка двигались певчие в черном, священники — целых два десятка священников — размахивали кадилами, читали вслух латинские молитвы; потом мимо гроба прошли один за другим все провожающие. Они склоняли головы, кропили покойника святой водой и, пожав руки его родным, выходили из церкви. Яркий дневной свет слепил глаза. Был прекрасный июньский день, в теплом воздухе носились легкие паутинки. На маленькой площади перед церковью была сутолока. Процессия долго не могла выстроиться в надлежащем порядке. Те, кому не хотелось провожать тело до кладбища, незаметно ушли. Катафалк с колыхающимися султанами отъехал от паперти и был уже далеко, метрах в двухстах от площади, а на ней еще полно было экипажей. Со стуком захлопывались дверцы карет, цокали копыта по мостовой. Наконец экипажи выстроились вереницей, и процессия тронулась.

В каретах все чувствовали себя прекрасно! Можно было вообразить, что едешь не спеша по весеннему Парижу, направляясь в Булонский лес. Катафалка не было видно, и поэтому никто уже не думал о похоронах. Завязывались разговоры. Дамы беседовали о предстоящем летнем сезоне, мужчины о делах.

— Скажите, милочка, вы едете в этом году в Дьепп?

— Возможно, но не раньше августа. В субботу мы уезжаем на Луару, к себе в имение.

— Представь, мой милый, муж перехватил письмо, и они дрались на дуэли. О! все кончилось благополучно, легкая царапина… Я в тот же вечер обедал с ним в клубе, и он выиграл у меня двадцать пять луидоров.

— Кажется, собрание акционеров назначено на послезавтра? Меня хотят провести в правление. Не знаю, соглашаться ли, я очень занят.

Процессия уже некоторое время двигалась по аллее. Деревья отбрасывали прохладную тень, в густой листве играли солнечные зайчики.

— О боже! Как здесь чудесно! — вырвалось вдруг у одной из дам, опьяненной прелестью весны.

Но вот кареты въехали в ворота кладбища Монпарнас. Голоса умолкли, слышался только хруст песка под колесами. Фамильный склеп графов де Вертэй находился в глубине кладбища, налево, и, чтобы попасть к нему, надо было проехать через все кладбище. Огромный склеп из белого мрамора, похожий на часовню, был обильно украшен скульптурой. Гроб поставили у дверей этой часовни, и начались речи.

Выступало четверо ораторов. Бывший министр превозносил политическую деятельность покойного; оказалось, что граф был скромным гением и непременно спас бы Францию от всех бед, если бы не его отвращение к интригам. Затем друг покойного расхваливал его человеческие достоинства и говорил о своей безутешной скорби. Потом выступал никому незнакомый господин в качестве делегата от общества промышленников, почетным председателем которого состоял граф де Вертэй. И, наконец, последним говорил низенький невзрачный человечек, выражая соболезнование семье усопшего от имени Академии моральных и политических наук.

Все время, пока произносились речи, провожающие рассматривали соседние могилы, читали надписи на мраморных плитах. Некоторые пытались вслушиваться, но улавливали лишь обрывки фраз. Какой-то старик с поджатыми губами, поймав несколько слов: «…великодушие, благородство и доброта покойного…» — раздраженно пробормотал, кивая головой:

— Да, да! Рассказывай! Я-то хорошо его знал. Такая скотина был!

Но вот речи произнесены; прозвучали последние слова прощанья, священники благословили тело, и все разошлись. И тогда в этом оторванном от всего мира уголке остались только могильщики. Они опустили гроб в землю. Веревки терлись с глухим шорохом о края могилы, дубовый гроб скрипел. Граф де Вертэй сошел в свое обиталище.

А графиня все в той же позе лежала на шезлонге. Устремив взгляд к потолку и играя кисточкой пояса, она вся ушла в мечты, и мало-помалу нежное личико прелестной блондинки окрасилось румянцем.

II

Госпожа Герар овдовела восемь лет тому назад; ее покойный муж был чиновником судебного ведомства. Сама она принадлежала к крупной буржуазии и владела двухмиллионным состоянием. Трое ее сыновей получили после смерти отца по пятьсот тысяч франков наследства. У всех троих невесть откуда взялись страсти и пороки, выросшие в этой суровой и чопорной семье, точно трава на пустыре. Все трое успели быстро растранжирить, наследственные капиталы. Старший сын, Шарль, увлекся механикой и тратил бешеные деньги на всякие диковинки. Второй, Жорж, разорился из-за женщин. А третьего, Мориса, обобрал друг, с которым он затеял постройку театра. И вот теперь все трое оказались на содержании у матери. Она охотно кормила их и разрешала жить в своем доме, но ключи от шкафов благоразумно хранила при себе.