Как мамочка за чудом ходила

Пока Черепашка спала, Ежик думал, что он ей скажет, когда та проснется. Это в нем копилось, копилось, а потом он выливал на нее сразу все, что не успел ей сказать. Поскольку Ежик сердился, то получалось грозно и громко. Черепашка только втягивала голову в плечи — ей хотелось казаться меньше, а лучше и вовсе спрятаться. И вскоре она научилась втягивать голову и лапки под панцирь. А панцирь Ежик мог колоть сколько угодно — он затвердел, стал толстым и совершенно потерял чувствительность.

И однажды Ежик заметил, что ему опять становится как-то одиноко. Нет уже между ним и Черепашкой той дружбы, они не разговаривают, не гуляют и не обсуждают мировые проблемы. И Черепашка стала вялая, сонная и апатичная. Вроде бы как спит на ходу. Откуда ему было знать, что очень много сил уходит на зашиты, если все время ждешь какой-нибудь опасности? И Ежик с удвоенной силой принялся воспитывать Черепашку.

Очень много сил уходит на защиты, если все время ждешь какой-нибудь опасности.

— Ты не должна быть такой замкнутой, — внушал он. — Ты ушла в себя, тебя ничего в жизни не интересует. Это неправильно!

— Ну и что, ну и ладно, — рассеянно отвечала Черепашка. — Не всем же быть правильными?

— Ты уже почти не шевелишься, уже похожа на сухой пенек! — недовольно указывал Ежик. — В своем уголке когда последний раз убиралась? Почему яблоки не ела?

— Не помню… Я недавно убиралась… — вяло отмахивалась Черепашка. — И ну их, эти яблоки… Вдруг еще испорчу чего или перепутаю?

— Ну что такое??? Почему у тебя условные рефлексы какие-то неправильные? Вместо того чтобы делать все как следует, ты замираешь и вообще ничего не делаешь? — недоуменно спрашивал Ежик. — Ты какая-то… необучаемая!

— Какая есть, — вздыхала Черепашка и снова уходила в себя — то есть под панцирь. — Ну что теперь, если я такая — умереть, что ли?

А потом наступила осень. И Черепашка совсем замерла. Она не шевелилась день, потом другой, потом третий. Ежик запаниковал.

— Эй, Черепашка! Ты спишь? Или заболела? Ну не молчи, отзовись! — стучал он по панцирю.

Но Черепашка не отзывалась и вообще никак не реагировала. Словно умерла. Ежику стало страшно: а вдруг и правда умерла? Он выскочил из норки и побежал к лесному доктору — старой Сове. Она жила в дупле огромной ели, и все, у кого были проблемы, обращались к ней за помощью. Вскоре Ежик уже торопливо рассказывал ей, что случилось с Черепашкой.

— Ничего непоправимого, — сообщила Сова, осмотрев пациента на месте. — Просто впала в спячку. Защитная реакция такая.

— А от кого ей защищаться? — недоуменно спросил Ежик. — Здесь, кроме меня, никого нет, я ее воспитываю и никому в обиду не даю.

— Так от тебя, воспитатель, она и защищается, — покачала головой Сова. — Ты ж ей личного пространства совсем не оставил. Вот и пришлось панцирь нарастить, чтобы хоть как-то от тебя отгородиться. Она потому и медлительная такая стала, что тяжело ей на себе такую защиту таскать, а по-другому нельзя.

— Как так «нельзя»? — удивился Ежик. — Я же вот живу без панциря, ни от кого не защищаюсь, и ничего!

— У тебя колючки, — возразила Сова. — Лучшая зашита — нападение, да? Ты зачем вот Черепашке всю душу исколол?

— Мы условные рефлексы вырабатывали, — стал рассказывать Ежик. — Я ее так к порядку приучал, чтобы ей в жизни потом легче было приспособиться.

— Ну вот и приспособил, — безжалостно оборвала его Сова. — Выработал у нее условный рефлекс: чуть что — сразу прятаться и замирать. Ты иголку в спину — она панцирь. Все по науке!

— А как же тогда? — возмутился Ежик. — Она же такая рассеянная. То светлячков не соберет — так и горят всю ночь. То в норке намусорит. То яблоко откусит, а огрызок оставит. И еще медленно все делает.

— Знаешь, Ежик! Ты вот позвал ее жить к себе — так должен понимать, что ты и она — не одно и то же, — рассудила Сова. — Никогда Черепашке Ежиком не стать, и не надейся. У нее свои особенности, у тебя свои. Так, может, лучше вам и не жить вместе?

— Как это «не жить»??? — опешил Ежик. — А где же ей жить? А кто ее воспитывать будет? Она ведь еще такая юная, беззащитная…

Ну, благодаря тебе не такая уж и беззащитная, — не согласилась Сова. — Вон панцирь-то какой нарастила, ужас просто. Видать, хорошо ты ее шпынял, от души. Может, если уйдет от тебя — оживится, повеселеет. Поймет, что, кроме условных рефлексов, есть еще и безусловные.

— Это какие такие безусловные? — не понял Ежик.

— Это когда условий не ставишь, а принимаешь другого таким, какой он есть, — объяснила Сова. — Пусть он не такой быстрый, не такой сообразительный, не такой умный, как ты. Но если ты хочешь делить с ним одно пространство, просто люби его. Любовь — это и есть самый безусловный рефлекс. Потому что, если любишь, какие могут быть условия??? Это же и ежу понятно!